Войдя во двор, следователь, молодой, но поблекший уже человек лет тридцати пяти, шарахнулся от псов, которые, высунув языки, лежали под вязом:
— Ни хрена себе монстры!
— Это щенки, — пытаясь побороть дрожь в голосе, сказала Кира.
— Фигасе щенки! Баскервили, мать их.
— Г-года н-нет ещё.
— Это ж какие они вырастут!
Кира помотала головой, показывая, что не знает ответа на этот вопрос. Подбородок её задрожал. Опасливо поглядывая на Псов, следователь проводил Киру в дом и в гостиной стал расспрашивать о том, что произошло.
— Я убиралась, мыла полы в бассейне. Тут вдруг шаги по коридору, я испугалась, смотрю — это Костя идёт.
— Как он в дом вошёл?
— Не знаю, наверное, у Дины взял ключи. Это моя тётя, у неё ключи есть.
— Так, и что?
— Пришёл, спрашивает про Пашу. У него недавно брат пропал, Паша, муж моей тёти.
— А почему он к вам пришёл?
— Говорит, всех остальных обошёл уже. И пришёл второй раз, они уже были вдвоём с женой, спрашивали. Я ничего не знала, и сейчас не знаю.
— Так, и дальше?
— Он ко мне пошёл вдоль бассейна. Шатался, как пьяный. И глаза у него были сонные. Знаете, веки такие тяжёлые.
— Вы и глаза сумели разглядеть?
— Да, он почти вплотную подошёл. И я ему навстречу встала. Он стал что-то спрашивать, не помню, что. А потом так оступился на краю, руками махнул и рухнул. И голова у него прямо по плитке проехалась, просто ужасно.
— А вы что?
— Я пыталась вытащить. Но бассейн глубокий, а плавать я не умею, и он такой тяжёлый, такой большой… Я за куртку схватила, тянула, тянула — ничего не получилось. Ничего.
И она подняла руки, показала ему пальцы: часть ногтей была обломана, часть задралась, образовывая посередине, прямо по мясу, белые складки, под которыми расплывались свежие синяки.
— И как долго вы пытались?
— Не знаю, я очень испугалась, и я никак, никак не могла его вытащить.
Киру трясло, сердце колотилось, как бешеное, слёзы мешали говорить, в горле стоял комок. Ей было плевать на Костю, и на Дину, её с ума сводила мысль о том, что, погрузив в машину тела, Вэл сейчас едет на Дининой машине (руки в перчатках, на голове — бандана, чтобы в салоне не осталось слишком явных его следов), едет в глубь области, останавливаясь лишь для того, чтобы выкинуть в какую-нибудь илистую, заросшую камышом и осокой речку Костин пистолет. Он не планировал ехать долго, потому что время было решающим, но и гнать тоже не мог, чтобы не остановили из-за глупого нарушения правил. И, возможно, сейчас он уже свернул на просёлочную дорогу где-нибудь в глухом районе, где пошли сплошняком леса. Тела Дининых жертв он собирался выбросить почти сразу, и не беда, если их найдут грибники или охотники, лишь бы не связали с Кирой, с её семьёй, с её домом. А Дину хотел унести в глушь, развернуть и оставить где-нибудь на поверхности, чтобы жара, черви, мухи и падальщики помогли избавиться от её ненавистного тела, чтобы уничтожили все свидетельства, все улики. Чтобы те, кто рано или поздно найдёт её, прикасались к ней с нескрываемым отвращением.
— А почему так пахнет хлоркой?
— Я убиралась в бассейне. У мужа часто гости, он настаивал, чтобы с хлоркой.
— И где ваш муж?
— Умер. Полгода назад.
— То есть, мужа нет, гостей нет, сами вы, как вы только что сказали, не плаваете, и всё-таки моете полы с хлоркой?
— Я так привыкла, — Кира снова начала плакать: не специально, против воли. Ей было очень страшно. Мотор «жить-жить-жить» работал на бешеной скорости, но ход его был холостым. Он не мог вытащить её из этого. И никто не мог.
— Понимаете, — Кира пыталась сдержать слёзы, они очень мешали ей, — муж был строгим человеком, он любил, чтобы всё было по правилам, по расписанию. Я привыкла мыть каждый четверг. Я так скучаю. И когда делаю, как привыкла, мне кажется, что он и не умирал.
Следователь осмотрел Киру с ног до головы, помолчал, и в эти несколько секунд она услышала, как множество людей перемещается по её дому, переговаривается под гулкими сводами пристройки и в коридорах. Эти голоса, шаги и шорохи заполнили его как вата, он стал чужим и страшным, каким бывал, когда заполнялся Димиными друзьями: пьяными, непредсказуемыми, опасными. Ей хотелось, чтобы все ушли, хотелось вымыть за ними полы, открыть окна и выветрить их дыхание, их тяжёлые запахи.