И вот, однажды утром застилая постель, Кира резко взмахнула одеялом, и в воздух взметнулся сладкий и вязкий аромат туалетной воды, запах умершего человека. Это было странно, по всем законам он давно должен был выветриться, так что, скорее всего, был плодом рудиментарного Кириного воображения, или, может быть, порождением страха: ведь каждую ночь она спала на подушке покойного мужа, прислушиваясь к дыханию чужого мужчины, ощущая боком его горячее тепло.
И этот страх, и зарождающаяся привычка к тому, что находящийся рядом человек может не ударить, не унизить, не обидеть ни словом, ни делом, сплелись в один клубок, и Кира вдруг впервые за долгое время почувствовала, что чего-то хочет. Она хотела выкинуть его подушку независимо от того, остался ли на ней запах, или она придумала его себе.
— А кто об этом узнает? — спросила она вслух саму себя и ответила: — Никто.
Хрустящая свежая наволочка была сорвана с подушки, все белье с кровати отправилось в корзину. Саму подушку Кира взяла за два уголка и брезгливо, словно оставшийся на ней запах мог заразить её, отнесла на кухню. Там запихнула в мусорный мешок, тщательно затянула пластиковые ручки. Взяла из гостевой комнаты другую подушку и, с сильно бьющимся сердцем, вернулась к себе в спальню.
Свежая простыня, похрустывая, раскрылась в воздухе, и вдруг в комнате снова запахло тем же смолистым удушающим запахом, словно кто-то брызнул из флакона прямо Кире в лицо. Из коридора потянуло прохладой, и прежде чем Кира осознала, что происходит, волоски у нее на загривке поднялись дыбом, будто она была маленьким хищным зверьком. Ей стало страшно, как будто её маленькое незаметное дело вдруг нарушило установленный миропорядок, словно на подушке, как на брусочке из «Дженги», держался её огромный дом, который сейчас грозил обрушиться Кире на голову.
Ей показалось, что кто-то стоит у неё за спиной. Объем комнаты замкнулся и там, где секунду назад распахнутая дверь давала возможность выйти, возникло препятствие. Кира медленно взяла в руки гостевую подушку, прижала её к груди, словно пыталась закрыться ей, как щитом — и только потом повернулась.
Никого не было. Дверь была открыта, а за ней тянулся коридор, привычный, за исключением того, что вместо ковровой дорожки в свете настенных светильников мерцали яркие гладкие доски пола. Дорожку сняли сразу после смерти Димы.
Ощущение замкнутого объёма и чужого присутствия пропало, холод исчез, и всё же, не в силах противостоять многолетней привычке, Кира двинулась к коридору с подушкой в руках. Руки её свело так, что пух и перья сжались в тонкую комковатую прослойку. Опустив голову, на трясущихся ногах Кира дошла до гостевой спальни и медленно вошла в комнату. В окно светило яркое солнце. Она медленно и осторожно положила подушку обратно на кровать, взбила, разровняла уголки, потом прошла к лестнице и спустилась вниз, в кухню, где на полу возле шкафчиков стояла затянутая в мусорный пакет подушка с запахом его туалетной воды. Она взяла пакет в руки и стала развязывать завязанные крепким узлом ручки. Ручки не поддавались, их тонкие пластиковые складки прочно впаялись друг в друга. Кира чувствовала себя беспомощной.
Развязывая пакет, Кира прошла через столовую и вышла в гостиную, откуда на второй этаж шла широкая металлическая лестница. Серые стены гостиной растворялись в полутьме, длинные диваны и тёмные стулья грозили острыми углами. Мебель в их с Димой доме была холодная, жёсткая, правильных геометрических форм. Круги, квадраты и треугольники соединялись причудливо, составляя пугающие бредовые фигуры. Металлические вставки хищно поблескивали на ярких однотонных поверхностях, словно воткнутые в мебель ножи.
У подножья лестницы в нише висела огромная картина неизвестного Кире художника. Картина всегда пугала её, потому что с неё смотрели десятки людей с едва намеченными лицами, погружённые в вязкий синий сумрак. Они разевали овальные беззубые рты, страдальчески поднимали брови. Одинаково геометричные и, вместе с тем, неуловимо разные, эти люди застряли в мучении, словно в ловушке.
Видеофон зазвонил, избавив её на время от необходимости подниматься наверх. Кира подошла, чтобы ответить, и увидела на экране совершенно незнакомое лицо. Толстая женщина в возрасте напряжённо смотрела в камеру, и оживилась, когда Кира сказала в трубку: