Он ушел, и мы остались вдвоем с Леночкой. Она была сзади, вернее, вверху, раз уж я лежал, и что-то делала, гремя инструментами. Я не видел ее, но, впрочем, и не расстраивался из-за этого. Мне было хорошо – муравейник вокруг веселил меня. Я подумал, что, наверно, нужно сказать что-то Леночке, но не знал что и молчал. Потом мне показалась смешной эта ситуация – я лежал голый под простыней наедине с одетой и стоящей где-то за моей головой девушкой. Я улыбался, мне было хорошо.
Сергей Степанович все не приходил. Я вдруг почувствовал, что открываю глаза, как будто проваливался куда-то, а потом опять появился здесь. Это было, пожалуй, странно, но так, чуть-чуть. Время переставало определять себя, я уже не мог понять, когда ушел Сергей Степанович – пять часов или пять минут назад. Впрочем, это не имело значения – ничего не имело значения. Хотя я вдруг почувствовал, что мне холодно. Голый под тонкой простыней я начинал мерзнуть, ощущая дрожь в теле, и пытался унять ее. Это получалось плохо. Мне было холодно и хотелось, чтобы Сергей Степанович пришел быстрее. Я совсем забыл про боль в боку и в голове – муравейник и холод совершенно уничтожили ее. Я лежал и ждал. Леночка сзади гремела железяками. Я иногда слышал ее, иногда – нет, но не задумывался, от чего так. Время от времени я открывал глаза и смотрел на муравейник вокруг, но почти никогда не помнил, как закрывал их. Было холодно, и холод чуть раздражал, мешая полностью предаться приятному муравейнику.
Потом пришел Сергей Степанович. Он был в халате и в шапочке. Я улыбнулся ему. Он серьезно посмотрел на меня и спросил Леночку, все ли у нее готово. Она ответила, что да. Он сказал «хорошо».
– Ну как вы? – чуть наклонившись надо мной, спросил он.
– Ничего, – легко проговорил я. – Только вот холодно.
– Холодно? – не поверил он. – Нет, это скорее у вас от нервов. Ладно, уже недолго. Сейчас начнем.
Потом он подошел к Леночке и что-то говорил ей. Потом я открыл глаза и снова увидел его рядом.
– А знаете, – улыбаясь, сказал я ему, – я все-таки прыгнул.
– Что? – не понял он.
– Ну, тогда на мосту, помните?
– Да.
– Я все-таки сделал этот прыжок, – продолжал улыбаться я, – я делаю его сейчас. Понимаете? – и попытался приподняться.
– Да, – тоже улыбнулся он, – понимаю. Лежите.
Мне было хорошо. Легко и свободно.
– Хорошо, – сказал я.
Сергей Степанович вопросительно посмотрел на меня. Он что-то делал на маленьком столике рядом со столом, на котором лежал я.
– Хорошо, – повторил я, – мне хорошо. Только вот холодно. Может, давайте начнем?
Я думал, что когда усну под наркозом, то перестану мерзнуть. Мне хотелось избавиться от холода.
– Сейчас, – мягко сказал Сергей Степанович, – уже скоро. Потерпите.
– Да, – откликнулся я, – быстрее бы.
Я не боялся, совсем не боялся, только хотел уснуть поскорее, чтобы не мерзнуть.
Потом опять открыл глаза. Сергея Степановича не было, но через секунду он подошел, держа руки поднятыми перед собой и с повязкой на лице.
– Ну, – сказал он мне, – вы готовы?
– Да, – улыбнулся я, – да.
– А у тебя как? – Сергей Степанович посмотрел на Леночку за моей головой. Наверно, она кивнула, судя по глазам Сергея Степановича.
– Наконец-то, – все улыбаясь, сказал я.
– Что? – переспросил Сергей Степанович.
– Наконец-то кончается этот день, – я чувствовал себя на шаг от будущего и видел свет впереди. – Это был долгий и тяжелый день. Наконец-то все кончается.
– Нет, – сказал Сергей Степанович. – Теперь-то как раз все и начинается.
Потом он кивнул Леночке, и я увидел, как она подошла откуда-то сверху. Ее лицо выражало сосредоточенное безразличие, но я все равно улыбнулся и ей тоже. Она как будто не замечала меня и только накрыла мою улыбку резиновой маской со шлангом.
– Ну, – сказал Сергей Степанович, – считайте до десяти.
И я начал считать…
Часть 2. В больнице
Когда я открыл глаза, это не было чем-то; когда я открыл глаза, я не понимал, что смотрю; взгляд не принадлежал мне, и увиденное не определяло наблюдателя или способности видеть – меня просто не было вначале моего взгляда, когда я открыл глаза.
Тихо. Темно вокруг. Лишь где-то впереди тусклая лампочка за открытой дверью. Там коридор, и окно напротив двери, за которым ветви деревьев и ночь, ночь…
Взгляд не был подвижен. Предметы существовали в нем, он включал их в себя – все было гармонично и просто, но странно, неестественно пусто там, где должно быть что-то… или кто-то?