Иду на кухню — Соколов следом шелестит пакетом. Начинаю суетиться. Я тут погром почти устроила. Чашки из-под кофе после Родина не помыла. Бокал, бутылка, пробка — все хаотично по столу разбросано.
Меня пошатывает. Вино на голодный желудок быстро в голову бьет. Достаю рюмки и ставлю на стол. Дальше чувствую прикосновения горячих ладоней к плечам. Не родные, но греют. И снова рыдать хочется, и слезы-предатели по щекам бегут.
Ну зачем он так? Я ведь в Соколове лучшего друга Родина вижу. И плевать, что Паша сохнет по мне уже два месяца. Потому и притащился сюда, наверное. Женя передал, что я теперь свободная и безутешная.
— Сядь, — давит, вынуждая подчиниться. Сдаюсь. Я сегодня безвольная.
Он хозяйничает на моей кухне. Был здесь всего один раз, когда мешал нашему с Родиным свиданию, но все запомнил. Через пару минут на столе какая-то нарезка, которую тоже притащил Соколов, сок и еще два стакана.
— Подожди, у меня есть лимон, — подскакиваю, но под тяжелым взглядом по стеночке стекаю обратно на стул. Паша умеет смотреть так, что кровь в жилах стынет. Наверное, издержки работы, но мне каждый раз жутко, потому что в подобные моменты Соколов злой и агрессивный.
— Мешаешь или чистой? — открывает бутылку и зачем-то нюхает, удивленно приподнимая брови. Неожиданно приятно или наоборот? Хотя что в водке приятного-то…
— Чистой.
Паша кивает. Не пытается меня переубедить — наливает полные и только потом садится через угол от меня.
Мы точно делаем что-то неправильное. Не должно так быть. Не Соколов должен меня утешать. Не мне напиваться с ним в хлам. У него ведь друзья есть. У меня Анжелика. Но сейчас мы как самые крайние и почти неосуществимые варианты плана боремся за право на существование. За право забыться и отключиться.
Соколов смотрит на меня, подняв рюмку. Тост ждет? Его не будет. Я сегодня хороню все хорошее, что у меня было. У меня траур. А у него? Молчу. Жду. Он инициатор нашего вечера, ему и выруливать из неловкого молчания.
— За любовь? — предлагает, ядовито усмехаясь.
— Не чокаясь!
За первой идет вторая, а затем и третья. Мы почти не разговариваем, обсуждаем какую-то чушь по работе, перебирая фамилии бесцельно. Заполняем тишину и пьем. Много пьем. Каждый запивает свои боли, и в какой-то момент они подбираются так близко, что я реву, уткнувшись Соколову в плечо, и ласковыми словами обзываю его друга. Пашка молчит. Не трогает меня и никак истерику не комментирует. Просто позволяет мне выплакаться и испортить красивый свитер.
— Выпей — полегчает ненадолго, — с видом знатока заявляет Соколов и подливает нам еще.
— Я не дойду до кровати тогда, — качаю головой.
— Я донесу, — взгляд его какой-то долгий неправильные реакции запускает. Мне становится жарко и душно. Хочется окно открыть, но я боюсь встать и тут же рухнуть. Поэтому дохну под пламенем, загорающимся в его глазах.
— Только со мной не спать, — угрожающе выставляю вперед палец.
— Пей давай. За любовь не чокаясь, — смеется надо мной Соколов.
— Не хочу за любовь. Давай за тебя, а? И за то, чтобы донес, — чушь какая-то, но я едва слова в предложения собираю. А вот Паше нравится. Он даже улыбается.
Опускаю стопку на стол и тянусь за лимоном, давя смех. Кислота перебивает жжение водки. Жмурюсь, жую мякоть и кладу на салфетку кожуру. Тело плывет, и я сползаю ниже на мягком стуле, чтобы уложить голову на спинку. На смену спонтанной радости снова приходит удушающая грусть, что разъедает внутренности едким раствором отчаяния и одиночества.
Приоткрываю один глаз, рассматривая Соколова. Тот держится серьезно, хотя знаю — пьян в стельку, потому что наливает себе по полной каждый раз. То ли меня спасает от похмелья, то ли сам забыться хочет. Пашка (сегодня хочется называть его так, без тени упреков, а потому что он… рядом) неотрывно глядит на меня, будто произведением искусства любуется, а не брошенной женщиной. Женька так никогда не смотрел. В носу щиплет, с шумом втягиваю воздух, чтобы не разрыдаться перед Соколовым во второй раз.
— Хочу курить, — нарушаю тишину первой, пока та окончательно меня не придавила безнадежностью. Дурацкая привычка тянуться к сигаретам на пьяную голову дает о себе знать.
— Мои закончились, — хлопает по карманам приверженец традиционного курения и поднимается со стула. — Угостишь? — вопрос риторический, но я все равно киваю. Пашка протягивает мне руку. В любой другой ситуации я бы отказалась, бросив очередной гадкий комментарий, но сейчас принимаю помощь. Она оказывается кстати: голова кружится, комната плывет. Нужно завязывать с алкоголем. Еще немного, и я буду не на кухне сидеть, а на коленках в туалете, потому что организм такой ударной сорокаградусной нагрузки не выдержит.