Алина тяжело вздохнула, откинула одеяло и села на кровать.
— Обувь сними. Иди сюда, — она протянула руку и ухватила Боинга за пальцы. Легла. Подвинулась к противоположному краю. — Ложись сюда. Брюки сомнутся, да и ладно. Надо будет подобрать тебе какую-нибудь пижаму. Тут у отца целый гардероб на все случаи жизни… Так вот, Боинг… Улучшения определённо требуются. Но ты и так молодец. Не обращай внимания на меня, двигайся в своём темпе. Я ж понимаю, что не идеальная… Смотри и выбирай сам, что тебе лучше. Идёт?
Он бы поспорил. Как так, «не идеальна»? Он, созданный идеальным, понимал Алину лучше, чем любая вспомогательная программа, распознавал жесты и мимику, угадывал действия и предупреждал их. Идеальнее, чем Алина, ему было трудно найти человека. Предугадывать и выполнять — ему больше ничего не хотелось на данный момент, чем… выполнить… эту задачу… сложить этот лист бумаги в цветок, «прекрасный и чувственный». Интересно, каким он получится?
— Ты понял? Я тебя не тороплю, — закончила Алина и разжала пальцы, отпустив его руку.
Боинг повернулся на бок и привстал, опираясь на локоть. Свободную руку протянул к её волосам, убрал прядь, упавшую на глаза.
— Боинг? Ну я же сказала!
— Я понял, — ответил он. — «Пойдём, просто полежим», и одежду я могу не снимать.
Он не знал, почему это так для неё важно, но все поставленные ею условия были соблюдены. Они лежали, он был в одежде. Можно было приступать. Он начал сразу с поцелуя, которому она научила его на кухне, на столе. Прикусил её нижнюю губу, потом осторожно сжал её своими губами, зализал языком. Когда Алина что-то попыталась сказать, он воспользовался этим и проник языком в её рот. Служебные программы уловили учащение пульса и выработку гормонов. Звуковые анализаторы распознали стон. Мышцы Алины расслабились. Она схватилась за ворот его рубашки, притянула его ближе, на себя, и Боинг подвинулся, осторожно стараясь нависать сверху и не давить своим весом. Для этого ему по-прежнему приходилось опираться на руку, зато другая была свободна. Он сжал пальцами и ладонью грудь Алины так же, как она показывала раньше. Без лифчика процесс сжатия происходил удобнее. И давал больший результат, — отметил Боинг по прозвучавшему стону и возросшей температуре тела Алины на целых две десятых градуса по шкале Цельсия.
— Ну, Боинг, блин… Тебя не понять, — пробормотала Алина, повернув голову в сторону. — То ты инертный, то ты…
Она не договорила, и Боинг произнёс:
— Я не инертный. — И попробовал произвести процесс сжатия со второй грудью. Результат оказался даже больше ожидаемого. Алина выгнулась, а её зрачки, и так расширенные в полутьме каюты, увеличились по максимуму.
— Да, — ответила Алина и обхватила Боинга за плечи обеими руками, а колени она развела в стороны и ногами прижалась… — Блин! Тебе его отрезали что ли? — она прекратила объятия и зашарила рукой у Боинга между ног. Он слегка приподнялся, чтобы обеспечить Алине лучший доступ, не совсем понимая, что именно она ищет. Ведь не половой же орган? Он нужен для «полового акта», а Алина уже в курсе, что Боинг не приспособлен для подобного, его создавали для других функций. Даже несмотря на то, что ему «половой акт», кажется, понравился, — настолько, насколько он мог себя осознавать в тот момент, — от той ночи у него остались не самые лучшие воспоминания. Тот момент, когда процессор полностью перехватил управление над его телом, казался Боингу ужасно неприятным. Да, сейчас процессора не было. Но воспоминания о поводке действуют ничуть не хуже, чем сам поводок. Боингу больше не хотелось подобного. Никогда в жизни. Да и вообще, он плохо понимал, каким образом соотносится «половой акт» с реабилитационными процедурами.
Алина наконец нащупала искомое, — член был, разумеется, мягкий, не эрегированный, — внезапно выдохнула и упала головой в подушку.
— Хренов киборг. Или ты ничего не чувствуешь, или очень хорошо себя контролируешь.
— Я чувствую, — ответил он. — Моя кожа богата рецепторами и нервными окончаниями, поэтому чувствительность у данной системы повышенная по сравнению с обычным человеческим телом.
Он снова произнёс неправильные слова, назвал себя неодушевлённым предметом, «данной системой», всё потому что обдумывал, насколько сильно повлияло на его функционирование отсутствие процессора и повлияло ли вообще, но Алина не обратила на его оговорку внимания.
— Но как можно чувствовать и при этом не реагировать? — кажется, Алину всерьёз тревожил этот момент.
— В моём организме имеются служебные системы и подпрограммы, отключающие реакцию тела, неудобную в данный момент.
— Ну вот… — Алина капризно хмыкнула. — А мне надо, чтобы ты реагировал. Так что отключай свои системы и подпрограммы!
Боинг помолчал, потом сообщил:
— Данное действие ведёт к непредсказуемому результату.
— Так это же хорошо! — кажется, Алина обрадовалась. Боинг продолжил:
— И потому может блокироваться напрямую процессором. В экстренных случаях процессор способен взять управление системой целиком на себя.
— Но ведь такого больше не произойдёт, — сказала Алина, поигрывая своими волосами. Кончиком пряди, будто кистью, она водила по своим губам. — Процессор больше тобой не управляет.
— Существует вероятность обратимости проведённой операции, — отметил Боинг неоспоримый факт.
— Так, я не поняла, ты что, опять боишься? — Алина выпустила прядь из пальцев, и та упала на подушку рядом с её лицом. Удивлённым и раздосадованным. — Боишься своего процессора и поэтому предпочитаешь оставаться вот таким вот… отмороженным придурком, лишь бы только тобой не управляли?
— Ответ положительный, — буркнул Боинг. Похоже, опасения действительно можно отнести к разряду страхов. Он никогда не понимал, почему люди считают страх глупым. Здоровый инстинкт самосохранения — или в данном случае, сохранения своей свободы и недопущение вмешательства в замкнутую налаженную систему воздействий извне — это не глупость.
— Да ладно тебе… — протянула Алина. — Ну что ты, в самом деле… Тебе сейчас никто ничего не запрещает. Ты можешь делать, что хочешь. Так пользуйся, пока можно.
— Всё, что хочу? — уточнил Боинг.
Алина кивнула, предварительно покусав губы в нерешительности. Очевидно, всё же какие-то запреты были, но высказывать вслух она их не стала.
По-настоящему Боингу хотелось пойти на мостик, усесться в своё кресло и позаниматься оригами. Сегодня он складывал фигурки всего двадцать минут, значит, необходимо добрать ещё десять или придётся перенести их на завтра. Впрочем, сорок минут оригами вместо тридцати — тоже неплохо. Значит, нужно дождаться завтра. К тому же, Алина явно имела в виду себя, когда говорила «можешь делать, что хочешь». Боинг это понимал, он не был таким придурком, которым она его обзывала!
— Мне хочется знать, на какие ещё воздействия наблюдается реакция, сходная с той, что происходит при поглаживании груди, — сказал он. И добавил: — Но я не уверен, что данное действие не относится к воздействию под названием «предварительные ласки», которые, в свою очередь ведут к процессу «половой акт».
Алина хихикнула и спросила:
— А что плохого в половом акте?
— Процессор требует выполнения команд хозяина независимо от текущего состояния системы.
— Что, и эрекция будет держаться, сколько потребуется? — Алина потеребила бретельку от своей маечки.
— Вероятно, — ответил Боинг.
— Ну, это не так страшно, наверное… — Алина глянула на него по-особому хитро. — Не помню, что именно я тебе приказывала тогда. Но разве это было так ужасно?
Не помнила? Она не помнила?! А вот Боинг как раз помнил всё очень отчётливо! Это было похоже на… изнасилование! Ведь он не хотел. Потому что его создавали для другого. А сейчас? Для чего Боинг существует сейчас? Выполнять её требования и желания — иной цели в жизни у него не было. Он не видел иных целей, они его не интересовали. Быть может, потом всё изменится, но сейчас — было так. И всё-таки. Алина позволила ему делать то, что хочет он, а не она.