Все было просто: забродившая брага заливается в большую кастрюлю и ставится на плиту на маленький огонь. В центр большой кастрюли — маленькая, на подставке. Сверху крышка, желательно вогнутая внутрь, а на нее — миска с водой. Спирт начинает испаряться раньше воды, оседает на крышке, каплями стекает в маленькую кастрюльку. Если перегнать два раза, получался вполне пригодный напиток.
Трехлитровые банки с надетыми на них перчатками бесстыдно торчали по квартирам, а порой даже выставлялись на окна: это брага бродила, выделяла газы, перчатка надувалась и колыхалась порой от ветерка, называли наглый ее взмах «привет Горбачеву». А саму брагу-то из чего делать? Сахар в магазинах тоже ведь было не достать.
У маминой сестры была дача по Савеловскому направлению, а там — кусты черноплодной рябины. Бессмысленное, казалось бы, растение: есть эти ягоды невкусно, огненной красоты рябины настоящей в них тоже не было. Говорят, помогала она от давления, варенье варили, сок жали… Но еще подсказали: брага из нее отличная, и сахара совсем немного надо.
Рябины еще в августе нарвали много, почти полное ведро. И всю пустили на брагу, сахару вбухали килограмма два, не больше. Стояла в углу кухни, благоухала. А когда пришли пора варить, Денис попробовал… и оказалось вкусно! Так что часть браги, или уже можно сказать, вина, перелил в пустые бутылки, добавил в каждую чуточку готового самогонного продукта, чтобы унять брожение, заткнул бережно сохраненными пробками, сверху покапал воском для герметичности и оставил доходить в темном углу.
А зато к новогоднему столу — с собственной бутылкой! Было страшновато: а вдруг бурда бурдовая вышла? На всякий случай взяли и самогона, он был уже проверенным, не сказать, чтобы изысканным, но питким. А вот вино вышло ароматным, с глубоким терпким вкусом, в меру крепким — трудно было поверить, что сбродили его на кухне из ведра черноплодки, а не где-нибудь в кахетинских подвалах или бургундских шато.
Новый год встречали с мамой у родственников, точнее — у ее брата-инженера в добротной кооперативной трешке недалеко от Новослободской, вместе с прочей родней. Хотелось Денису улизнуть на какую-то свою тусовку, но что-то не сложилось: кто из иногородних студентов вернулся домой, кто готовился к экзаменам, а счастливцы парочками разбредались по пустующим комнатам общежития или приятельским квартирам. Впрочем, новый год никогда он особенно не любил и не ждал от этого праздника буйного веселья. Ну принято отмечать — отметим. Тем более, у дяди Димы всегда за столом вкусно и обильно, умеет он продукты достать, а жена его Таня — готовить!
Настоящие рижские шпроты, копченая колбаска из стола заказов, салат с несуразным названием «оливье», а надо бы «жри от пуза», и чтобы сперва старый год проводить ледяной водочкой, только что из морозилки, пусть распустится алым цветком там, внутри, только не сразу… А потом горячее, и наверняка что-то мясное, какое теперь только по знакомству, да с запеченной картошечкой (ее еще купить можно), да со свежей рыночной зеленью… ну о чем еще мечтать?
Но сначала — нарядить чуть не с боем добытую елку игрушками. Это в детстве они казались волшебными, а сейчас выглядят полной дребеденью, да под вечную эту «Иронию судьбы», и чтобы мама строгала рядом этот самый оливье мелкими кубиками — каждый ведь приносит к столу, что может.
«Ирония судьбы», вот он, вечный миф о вечном возвращении, — думал Денис. О возвращении советского человека со стандартной работы в стандартную квартиру, о переходе в стандартный новый год, и какой у него номер — это подробность чисто техническая. Кто отличит 77-й от 76-го? Да даже от 71-го, если отвлечься от хитов эстрады и модных причесок? Да никто. Денис помнил, как собрались у телевизора в этой самой комнате — еще отец жил с ними — когда фильм показывали в первый раз, и он, совсем еще малыш, чуть не разревелся, когда после забавного мультика пошли какие-то дурацкие окна под снегом и песня не пойми о чем. Он-то надеялся, что мультик — надолго, часа на два, как в программе было написано!
И вот возвращается эта советская унылая дребедень каждый новый год, вернее, провожают ей каждый старый в надежде, что всё вернется, всё останется, как было, не будем мы ни стареть, ни умирать, не меняться. А вот шиш! Девяностые… Ясно про них одно: будет интересно. Хотя, кажется, голодновато, так что нажраться бы заранее этим вашим оливьём до отвала. «Какая гадость эта ваша заливная рыба!»
И ведь какие они все невзрослые, — думал Денис, — какие беспомощные, как зависят от внешних обстоятельств, эти советские винтики. Одного отправили в Питер багажом, а он даже не хочет понять, что ломает судьбу двум чужим людям и собственной невесте. Да ведь на самом деле он сбежал от нее, пусть не в Питер — сбежал в водку, в беспамятство. Ну хорошо, не запихнули бы его в самолет, привезли бы на правильную улицу Строителей — и пришла бы к нему вечером Галя. И что? А он всё одно в хлам. Романтический бы вышел новый год, ничего не скажешь… Мямля он и болтун, хоть и классно поет — голосом Сергея Никитина. И Надя эта, и Галя, и особенно Ипполит — люди, которые живут по чужим обрыдлым сценариям, им Брежнев и партком нужны, чтобы от себя в бутылку не сбежать.