— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… Рад приветствовать вас, друзья, на христианнейшем факультете Московского университета — филологическом. Да-да, я не оговорился, некогда французские короли присвоили себе этот титул, но много более подобает он нашему факультету, который я и сам закончил семь лет назад. Сегодня по приглашению наших гостеприимных хозяев мы отправимся в дивное путешествие по словесным тропам и посетим цветущие луга древнерусской словесности, припадем к полноводным источникам отеческих словес, дабы утолить нашу жажду…
Это было, пожалуй, слишком приторно, но… на кафедре перед ними стоял не просто еще один преподаватель древней литературы, а человек, который ей жил. Как Николаев своим Цицероном. Но Николаев все же римлянином не был, а он, Арсений — плоть от плоти церковнорусскости, любимой им без остатка и взахлеб. И даже как сам собой любовался, как называл себя «батюшкой», с придыханием — даже это казалось уместным и добрым. Знай нашу древнюю Русь, вы, племя советское, незнакомое! Ай да мы!
И люди — слушали. Денис специально сел сверху и сбоку — следить за аудиторией. Были не только студенты их УЦа, внизу администратор — верная Вера! — продавала разовые билеты, а с батюшкой заявился длинный хвост поклонников, в основном поклонниц, и разумеется, бесплатно. Да и не возражал никто: ну пусть, это же о высоком, о главном! Какие уж тут деньги.
— Вот он, настоящий русский батя! Не то, что эти… которые из богоизбранных… примазались к вере нашей!
Жаркие, бесстыдные слова сказаны были вполголоса, но ударили выстрелом за два ряда от Дениса. Голос был незнакомым, а вот лицо… нет, точно не из их студентов, он из той самой свиты, но где, где Денис его видел прежде? Да не тот ли самый чудак, что тогда, на Рождество, попался ему в церкви? Или просто похож? Много их, агрессивных придурков. Но ничего, эта сочная батюшкина речь, эта нежная разумная проповедь — она смягчит, проймет и просветит любые сердца.
А самое главное было все-таки после лекции. Они вывалились в широкий универовский коридор, батюшку обступили, о чем-то спрашивали, он улыбался, он плыл по этим волнам признания и интереса, ловец человеков, и было всем хорошо, и ему, и уловленным человекам.
Вера подвела Деньку, деликатно пропихнула между спинами:
— Батюшка, вот наш Дионисий, он занимается Оригеном…
— Дионисий, — имя округло обкаталось на языке, а руки, добрые сильные руки — взяли его десницу, нежно сжали. То ли знакомились, то ли наполняли собственным теплом, до краев и через край.
— Ориген, — мягко и наставительно проговорили батюшкины уста, — зашел глубоко и не справился с волнами страстей в пучине богомыслия. Нам, чтобы преодолеть течение и не захлебнуться, потребен спасательный круг. Святоотеческий круг! Вы крещены, Дионисий?
— Нет… еще… — промямлил тот.
— Это исправимо, — кивнул он Вере, — и даже очень!
— Да, батюшка! — та приняла как задание.
— И приходите, непременно приходите к нам в храм! — он так и не выпускал его ладонь, держал своими двумя, нежно и требовательно, — вот он, спасательный круг: исповедь, причащение, богослужение и домашняя молитва! И круг чтения, но здесь (он подмигнул Вере) нам есть, на кого положиться!
Вот и всё. Как-то оказалось оно просто и понятно: его не бросят. Здесь любят — навсегда, на целую вечность. И не бывает в такой любви ни стыда, ни разочарования.
А дальше всё росло само — как растет трава, медленно, но верно раздвигая серые глыбы асфальта, наливаясь солнечным светом и влагой дождей, побеждая хмурую суету городов вековечным давлением жизни.
Вот он сидит за письменным столом — и начинает, наконец, понимать мысль Оригена. Прежде видны были лишь латинские конструкции, ну и изначальный греческий за ними. Оригинал Оригена, до нас он не дошел. А ведь самый главный оригинал — сам Ориген. Как хватило ему дерзости и ума (батюшка сказал бы «дерзновения») взять и выстроить из разноголосицы апостольских текстов догматическую систему? Разобрать подробно и последовательно, что к чему, во что мы, собственно, верим. Никто прежде него и не рискнул.
Вот взять и сказать: апостолы всего так и не разъяснили, оставили нам загадки, давайте же мы их отгадаем! Разберем по порядку… Кажется, именно этот труд, «О началах», рассорил его со своим епископом. Ориген просто опередил свое время, батюшка вот говорит: утонул. Нет, не утонул, а… открыл нам глубину! А что потом не все согласились, что потом даже официально его… ну, скажем, поправили — это ничего, это бывает. Церковь, как говорит батюшка, это сообщество кающихся грешников. Мы все в чем-то неправы, но когда мы вместе — с нами Христос!