Всё начиналось не с самого начала, не с Евангелия. И всё равно было важно понять, как это сложилось — ну, тот самый Символ веры, о чем он и зачем. Итак, арианские споры — это Денис уже неплохо себе представлял. Христиане изначально верили, что Отец, Сын и Святой Дух — одна сущность, но три ипостаси, Они равны и нераздельны. А Арий считал Сына сотворенным и вторичным по отношению к Отцу. Разве это не ясно? Указали Арию на его ошибки, он отказался их признать и был анафематствован. Всё, поехали дальше.
Ан нет! Карташев описывал всё это так живо и так… политически, что ли, словно речь шла о каком-нибудь очередном Съезде народных депутатов. Дряхлеющая империя, государственное признание церкви и ее взрывное распространение (да не то ли и у них нынче в СССР, с этой модой на православие и прочую духовность) — и в результате горячие споры о самой сути. А главное, множественность культур! Арианство — это, оказывается, атака эллинизма на раннее христианство. Ну не могли эти эллины признать одну сущность и три ипостаси с этой их эллинской логикой, с их пантеизмом и платонизмом. Нужны посредники — вот и Сына определили в них, это еще от гностиков, ага.
И кстати… сущность и ипостаси — это же эллинские слова, от Аристотеля. В Библии такого нет. Получается, чтобы преодолеть искушение эллинизмом, надо было переложить библейское Откровение языком Аристотеля? Хм… не победа ли это эллинизма в конечном итоге?
А вот и Ориген появился у Карташева, прямо почти сразу! Его уже давно не было в живых, когда состоялся Первый вселенский собор, но ведь споры, споры-то велись, и Ориген стоял у самых истоков.
Фраза была такой вкусной, что Денис раскрыл свою перьевую ручку (дешевенькую, китайскую, но уж больно он эти перьевые любил!) и вписал с указанием страницы, готовая цитата для будущих работ: «яды эллинизма сильно давили и на сознание титана Александрийской богословской школы, великого Оригена».
— Ориген, — мысленно обратился к великому старцу Денис, — ты понял? Карташев тебя вон куда определил — в великие титаны. В отцы-основатели, можно сказать. Но яды эллинизма, вишь ты, давили. Недопонял ты, выходит, не оценил, не принял православную догматику сразу, как надо. Словно какой-нибудь Бунин Октябрьскую революцию. Старался-старался ты, систематизировал для них всё, создавал, можно сказать, экзегетику как метод, а тебя вот так приложили.
— А чего и ждать, — Ориген отвечал как бы изнутри самого Дениса, голос его не был слышен, но угадывалось каждое словечко, — потомки всегда подправляют предков. Что же до эллинизма — чего они хотели от уроженца Александрии? Чтобы я заговорил с ними по-египетски? Я-то сумел бы, да что бы они поняли… И был ли в ту пору для выражения христианской истины философский язык точнее и удобнее эллинского? Вытравить из христианства эллинское — значит, отказаться от самых его основ, переписать Евангелие на какой-нибудь другой манер. Кто рискнет попробовать?
Дениса ничуть не смутил разговор с воображаемым Оригеном. Так даже интереснее! Вот и у Карташева чем дальше — тем больше. «Логос евангелиста апологеты, естественно, понимали и толковали в смысле эллинской философии. Второе препятствие состояло в прикованности Иоанновского Логоса, как орудия творения („Все через него начало быть“, Ин. 1:3), к несовершенному ветхозаветному олицетворению Премудрости („Господь создал меня“, Притч. 8:22). Эти два препятствия тяготели над ранней христианской греческой мыслью».
Эту цитату Денис выписал тоже, но смысл ее понять сразу не смог.
— Все просто, — голос подсказывал, не голос даже, а легкое предчувствие голоса, как в детстве, когда беседуешь с кем-нибудь несуществующим, например, в шуме дождя различаешь слова неведомого языка, — сей мудрец, Антоний Кыштымский, имеет в виду, что наши апологеты, раскрывая внешним притягательность нашей веры, неизбежно всё упрощали, а где упрощение, там приблизительность и неточность.
— То есть?
— Ну вот смотри, римляне обвиняли нас, что мы вводим новых богов, а это у них запрещено. Эллины наше учение презирали как нечто новое и неосновательное. Иудеи насмехались, будто про Христа ни слова в их писаниях не сказано. И вот наши апологеты — те, кто обороняли нашу веру от невежества и злобы — нашли цитату в Притчах древнего царя Соломона.
— Ну ты же понимаешь, что это псевдэпиграф? — Денису хотелось выглядеть поумнее, — что сам Соломон этого не писал, что он, так сказать, лирический автор, как Белкин в повестях Пушкина?
— Это неважно, — отмахнулся Ориген, — в общем, нашли в древней и славной книге строку про Премудрость, которой был сотворен весь мир. И справедливо заметили, что это сказано о Христе.