— Да я ж не говорю уходить, — пожал плечами Денис, — но вот ты про Христа… Это да. Это я не спорю. Но вот смотри, я всё со своим Оригеном. Его за что осудили? Главным образом, за то, что все спасутся. Ну так он учил. Все-все-все, даже сатана.
Теперь молча слушала Вера.
— И вот смотри, ты и все вот эти праведные, прекрасные люди, которые будут со Христом… вот вы попадете в рай. Как в притче о богаче и Лазаре. Будете там наслаждаться друг с другом, с Авраамом, вообще со всеми. А там, в аде, в муках — негодяи. И просто те, кто не понял, не разобрался. Капеэсешник наш, Кречетов, ну вот хоть он — сталинист же упертый, атеист. Он попадет в ад. Так?
— Я не знаю, — тихо ответила Вера.
— Ну по всему выходит, попадет. А он на фронте был, ранен там. За что его? Он рая точно не заслужил. Но и ада, по-моему, тоже.
— Не нам решать.
— Слушай, вот ты сейчас говоришь заученными какими-то словами. Чужими. Ну да. Не нам решать. Но кто-то-то в ад попадет, так? Вечные муки. Вечные. Беспредельные. Бесконечные. Бессмысленные. И мы там, наверху… вы, там, наверху, на лоне Авраамовом, будете так саркастически: так им и надо, так им и надо! Тысячу лет, две, три. И никто не скажет: стоп, я так не играю, хватит уже. Ты вот разве не скажешь?
— Я думаю, Христос что-нибудь придумает, — спокойно ответила Вера.
— Вот я уверен, что придумает! А Оригена за это — осудили! Это как? Да еще посмертно, чтобы он возразить не смог.
— Мне кажется… — Вера немножко смутилась, — ну это как в детстве папа мне иногда грозил ремешком. Но никогда-никогда! А я ужасно боялась. Я думала, что он — может. Он на самом деле не мог и не хотел, но он просто давал понять: вот дальше может быть оно. Так что пора остановиться. Действовало.
— Божественная педагогика, — хмыкнул Денис, — мы как малые дети.
— Ну да, — Вера улыбнулась, — это же так легко и просто! Мы малые дети. Он — Отец.
— А ты не думаешь, что это всё просто такая добрая детская сказка? Не приходит иногда в голову? Что люди выдумали это всё про Бога, про рай и ад, чтобы легче жилось? Чтобы умирать не страшно. Чтобы не обидно, когда одним всё, а другим — ну там, я не знаю, лагерный барак, миска баланды, смерть на лесоповале в двадцать лет. Или вообще в Освенциме в пять.
— Иногда приходит в голову, — кивнула Вера, — но я тогда просто молюсь. И Он рядом. И это уходит.
— Девочка всё ждет принца на белом коне, — Денис не то, чтобы хотел ее обидеть, просто сдаваться не хотелось. Не по-пацански как-то.
Вера встала со стула. Денис стоял у окна — остался стоять, когда глядел на чужие огоньки. Подошла, тронула тихонечко за предплечье:
— Девочка своего принца дождалась.
Это было словно с разбегу — в ледяную воду.
Она уткнулась горячим лбом ему куда-то в плечо, неловко, смущенно, нерасчетливо. А он… ну что он мог сделать? Что вообще делают, когда такое? Обнял, нагнулся, потянулся губами к губам…
Далекие огоньки не хотели их смущать, они жили, горели, слали сигналы в бесконечное и безмолвное пространство космоса, чтобы затеряться в веках, не пережить этой ночи, растаять, растеряться, погаснуть. А поцелуй был долгим, неумелым, неуместным. Денис приникал к ее сочным и нежным губам, словно к иконе праздника на аналое, и сравнивал, вспоминал, мучительно проживал — как приникал совсем к другим губам всего одно лето назад. Он целовал сейчас Надину тень, и не мог ни оторваться, ни утолиться. А Вера думала — что целовал ее. И лампа горела тем самым янтарем.
А кот Пират, неизвестно как прокравшийся в комнату, терся им об ноги. Он понял, что здесь ласкают друг друга, и был недоволен, что не его.
— Как он сюда пролез только, — смущенно спросил Денис, ухватившись за этот повод разомкнуть объятья, — дверь не закрыта, родители…
— Я закрыла, — Вера не поднимала глаз, — он такой хитрый и здоровый, он научился подпрыгивать и лапой ручку открывать…
И, чуть помолчав, добавила:
— Я вот думаю, он и в Царствие тоже пролезет. Ну как же там без него?
Можно было закрыть дверь заново и продолжить. Но Денис сказал:
— Умный кот, ага… Слушай, у меня же день рожденья в четверг. Я думаю, устроим чё-нить в воскресенье, как раз и праздник, Преображение…
— Ну да, — Вера так и не поднимала глаз.
— Позовем, кто из наших в Москве. И вот еще… день вроде как постный, ни мяса, ни выпивки…
— Вино на Успенский пост можно, — кивнула Вера.
— О, отлично. Ну я там, если удастся, колбаски все же подрежу, кто хочет, пусть ест. А то что я как фарисей буду…