Её машина не припаркована у дома, и когда мы заходим в дом, я немедленно это ощущаю. Внутри какая-то неподвижность. И черствость в закрытых дверях дома. Мой желудок сжимается, и боковым взглядом я вижу, что Элла также кладет руку на живот. Звонит телефон; это Бет.
— Что-то случилось?
— Я не уверена, но думаю... — начинаю я, гляда на Эллу.
Она кивает:
— Я тоже так думаю.
— Бет, она ушла, — говорю я в трубку. — Мама ушла.
Моим прекрасным дочерям...
Восемнадцать лет и девять месяцев назад я приняла лучшее решение в моей жизни. Оно дало мне цель, оно дало мне вас. С тех пор я сделала много плохих решений, и есть только один способ всё это исправить.
Я отправляюсь в ФБР.
Я привыкла жить в страхе, что кто-нибудь раскроет вас как клонов. После Мэгги я поняла кое-что: они очарованы вами, но они нуждаются во мне. Вы — чужой успех; они хотят свой собственный.
Я не шантажировала Мэгги в Колорадо — у меня не было диктофона. Я пошла с ней не из-за любопытства, а из страха. Мне так жаль, что я не могла дозвониться до тебя, Лиззи. Я знаю, ты, должно быть, была в ужасе.
В конечном счете я заключила с Мэгги сделку, что помогу ей с исследованиями... но не раньше, чем вам исполнится восемнадцать лет. Я хотела убедиться, что, если со мной что-то случится, вы в безопасности от системы. Но я не собиралась ей помогать. Мне надо было закончить рукопись и опубликовать её, затем сдаться раньше, чем у неё появился бы шанс. Это бы отняло у неё все рычаги.
(На всякий случай, я заплатила одному ассистенту Мэгги, чтобы он выкрал несколько компрометирующих файлов, которые, несомненно, способны отправить её в тюрьму. Мэгги слишком заинтересована в самосохранении, чтобы побеспокоить вас снова, но если она всё же сделает это, у вас есть все документы, чтобы опровергнуть её обвинения.)
Я назвала свою рукопись «Оригиналы: воспитание клонов вместе, как личностей». В ней я в целом разделяю формулу создания человеческих клонов, но там нет ничего такого, о чём бы наука уже не знала. Я описываю хронику жизни трех женских клонов вплоть до их смертей в шесть, восемь и девять лет. Это единственное, что не соответствует действительности, но я хочу защитить вас.
Никто не будет знать, что вы существуете.
Рукопись будет опубликована в следующем месяце в Научном журнале и будет подписана Соней Бауэр и доктором Алленом Йововичем. Фамилия «Бест» упоминаться не станет.
Мейсон доступен для помощи, и, пожалуйста, связывайтесь со мной только через него для вашей безопасности. Я уверена, что наступит день нашего воссоединения. А пока, прошу, знайте, что я люблю вас больше чем кого-либо в этом мире. Больше, чем жизнь. И хотя кто-то до сих пор в это не верит, я люблю вас больше, чем науку.
Мама.
Пять месяцев спустя я гордо вышагиваю по Вудбери в шапочке и мантии выпускников и получаю свой диплом. Мама Шона и Бетси хлопают мне с первого ряда, и я не уверена, но я держу пари, что Мейсон смотрит из тени, где, я понимаю, он предпочитает быть. Шон лучезарно улыбается из сектора К, ожидая своей очереди. Бет выпустилась на прошлой неделе; мы едем на церемонию Эллы после этой.
— Это твоя сестра? — спрашивает Элисон, после того, как мы закончили. Я улыбаюсь на яростные взмахи с другой стороны человеческого моря.
— Ага, — говорю я гордо. — Это Бет.
— Мне нравятся её волосы, — говорит Элисон. — О боже, я надеюсь, что понравлюсь ей. Я имею в виду, стать частью четырехугольника, в котором уже есть три сестры, это будет...
— Потрясающе, — говорю я, обнимая её. — Всё в Беркли собирается быть потрясающим.
Особенно учитывая, что Шон тоже там будет.
Я устремляюсь сквозь толпу и после секундной давки я оказываюсь перед Харпер, Бетси и Шоном.
— Пойдемте, нам пора! — говорю я.
— Тебе тоже необходим твой момент, дорогая, — говорит Харпер. — Это твой момент.
Я люблю то, как она активизировалась, когда мама покинула нас; она и Мейсон странно похожи, как неженатые суррогатные родители. Она отвечает за то, чтобы я была сыта, в то время как он отвечает за скудные средства из маминого трастового фонда.
Харпер говорит мне и Шону задержаться для фотографии, и я знаю, по тому, как она улыбается, что эта фотография попадет в рамочку. Наконец все готовы двигаться дальше; мы идём к машине Харпер, мы с Шоном держимся за руки.
— Поздравляю, — говорит он, целуя мои запястья.
— И тебя, выпускник, — говорю я, легонько толкая его.
Мы почти дошли до машины, когда из ниоткуда появляется Мейсон.
— Привет, Лиззи. Поздравляю.
— Спасибо. И спасибо, что пришел.
— Я счастлив быть здесь, — говорит он, доставая что-то из кармана. — Но я хотел отдать тебе это. — Он протягивает мне маленькую коробочку; мой желудок делает сальто, потому что я практически уверена, от кого она.
— Мама? — спокойно спрашиваю я. Он единожды кивает, прежде чем легонько похлопать меня по плечу, развернуться и уйти.
— Этот парень такой странный, — говорит Шон, когда Мейсон вне зоны слышимости.
— Да, но он великолепен.
В машине я открываю коробку и нахожу ожерелье с подвеской в виде маленькой птички. В мгновение ока всплывает воспоминание: мама поёт мне, чтобы я уснула, когда я была маленькая. Она всё время пыталась спеть «Огонек, огонек» или «До свидания, малыш», но я говорила: «Нет, спой "Три маленькие птички"».
— Это глупо, — протестовала она, смущаясь песни, которую сама же и написала.
— Она единственная, которая мне нравится, — говорила я. И, в конце концов, она пела именно её.
— Мило, — говорит Шон, указывая на ожерелье.
— Да, так и есть, — говорю я, вытирая слезу, прежде чем он увидит. Бетси смотрит назад, на ожерелье в моей руке, затем улыбается.
— Прямо как в песне, да? — спрашивает она.
— Прямо как в песне.
С переднего сиденья Бетси начинает тихонько напевать. После всех этих лет, после всего, что случилось, я всё ещё помню слова.
Маленькие птички, маленькие птички выстроились в линию — посчитаем их:
Один, два, три!
Окрашенные в синий цвет, сидят на виноградной лозе — посчитаем: один, два три!
Одна ест червей, вторая высоко поёт, третья гоняет пчел и бабочек.
Маленькие птички, маленькие птички выстроились в рядок; вы выглядите одинаково, но это не так.
Летите, маленькие птички, летите.