Мама услышала, как я поворачиваю ручку двери, и это несмотря на то, что она на кухне слушала старых Bon Jovi на аудиосистеме. Иногда мне кажется, что она летучая мышь.
— Лиззи? — зовет она. — Иди, позавтракай немного.
— Я поем в школе. — Я захлопываю за собой дверь, зная, что мой уход, вероятно, разозлит ее, но надеюсь, что это один из тех дней, когда она позволит раздражению сойти на нет. Иначе после школы она устроит мне задушевную беседу матери с дочерью о важности правильного питания.
Стоит чудесный осенний день, немного туманный, но солнце, кажется, вот-вот выглянет.
Я вдыхаю океанский воздух, идя по мощеной дороге, смотря на сосны высотой в сотни футов, которые окружают территорию. Глядя на внушительные деревья и железные ворота, можно подумать, что здесь живут знаменитости… пока вы не увидите нашу машину. Видимо, на верхней строчке в списке «самых безопасных автомобилей для подростков» практичный серый седан только немногим лучше автобуса.
— Глупая старушечья машина, — бормочу я, забираясь внутрь и пристегиваясь.
Когда я поворачиваю ключ, меня одновременно накрывает волной музыки и тепла.
Быстро выключаю вентилятор и переключаюсь на станцию альт-рока. Я не могу удержаться от смеха о вкусе Бетси: она может одеваться как поклонник джем-групп, но ее настоящая музыкальная страсть — кантри. Я вспоминаю Флориду, то время, когда наша соседка Нина временами нянчила нас во второй половине дня, поэтому мама могла ходить по своим делам, не таская за собой трех малышек. Мы сидели у бассейна Нины, слушая Ребу Макентайр и потягивая сладкие напитки, которые нам не разрешали дома.
— Только не говорите маме, слышите? — говорила Нина со своим южным акцентом. Практически пуская слюни при виде коробок сока, мы кивали маленькими головками и клялись нашими куклами-младенцами никогда не рассказывать. Нина пела вместе с Ребой во всю мощь легких, Бет в это время была на подпевках и глупо пританцовывала, а я смеялась до умопомрачения.
Бетси никогда не перерастет свою страсть к кантри-музыке, и это одна из вещей, которые мне нравятся в ней, потому что это делает ее особенной.
Я до сих пор не привыкла к подъездной дорожке — наш старый дом находится прямо у дороги. Я выполняю маневр Остина Пауэрса, чтобы развернуть машину в правильном направлении. Задерживаю дыхание, резко ускоряясь и придерживаясь правой стороны, тогда как место высадки слева.
Я жду, пока ворота медленно открываются, бросая мои волосы за плечи, и, наконец, перевожу дыхание. Ещё одним утром я в безопасности от смерти на подъездной дорожке. И, несмотря на мой отвратительный свитер, у меня гладкие, прямые волосы. И теперь, по крайней мере в течение нескольких часов, я нахожусь вне дома. Я улыбаюсь, хотя никто не видит этого, потому что таким вещам действительно стоит улыбаться.
Двумя часами позднее я бессознательно прикасаюсь к ожерелью на моей шее. Моё сердце ускоряется: я могу слышать стук крови в ушах. Я пытаюсь успокоить себя, в то время как представляю предупреждение, звучащее на телефоне мамы, оно тянет её куда-либо, чтобы она могла проверить с помощью GPS-радара, что я там, где должна быть. Ещё во Флориде, когда мы были младше, ожерелье использовалось для придания мне чувства защищенности. Теперь, сидя здесь, я не чувствую себя защищенной. Мало того, что меня беспокоит собственный стресс, так я ещё должна беспокоиться и об её стрессе тоже.
— Это убийца, не так ли? — прошептал парень, сидящий через проход, кивая вниз на опрос. У него были прыщи, что отвлекало от иначе выглядевшего твердого лица.
— Хуже, — шепчу я, пока наш учитель не одаривает нас таким взглядом, что мы вынуждены сосредоточиться. Но когда я это делаю, я снова осознаю, как мало я знаю.
Я училась; действительно училась. Элла знала математику лучше, и после обязательных поддразниваний она помогала мне три ночи подряд. Но этого слишком много. Проходя через трудности, я чувствую, как я пытаюсь читать Мандарин с завязанными глазами.
Конечно, Вудбери жестче, чем Юг в прошлом году, но это не так, я — идиотка. И ещё, мы всего две недели в школе, но уже, без сомнения, совершенно честно я могу сказать…