остроумный, в духе старой плутовской комедии. Игра со сцены
переносится в план жизни, меняются города, повторяется си¬
туация.
В одном случае Орленев и его друзья живут припеваючи в гос¬
тинице в кредит, пока не обнаруживается их несостоятельность.
Тогда в разгар зимы перестают отапливать их номера. Молодые
люди пускаются на хитрость. Орленев, как это полагается в пье¬
сах Лопе де Вега, для отвода глаз любезничает со служанками,
его товарищи крадут дрова и выигрывают несколько благополуч¬
ных дней. Потом по неосторожности они попадаются с поличным
и тоже не теряются: по ночам в номерах ломают доски из-под
матрасов и полки из шкафов и жгут их в печках. Их изобрета¬
тельность неистощима, и доведенный до отчаяния хозяин в конце
концов прощает им долги и даже дает деньги на переезд — с од¬
ним условием, чтобы они поселились в гостинице его ближай¬
шего соседа и злейшего конкурента. В другом случае, издержав¬
шись и задолжав квартирным хозяевам, Орленев и его товарищи
придумывают такую инсценировку: они пишут записку, где про¬
сят никого не винить в их смерти, а сами преспокойно через окно
сматываются с вещами в неизвестном направлении. Хозяева, поч¬
тенные старички, в отчаянии: групповое самоубийство! Полиция
их успокаивает — просто обман! Хроника жизни Орленева в годы
его службы в провинции полна таких мистификаций. Он любил
рассказывать эти истории, не боясь их приукрашивать, и у каж¬
дой из них появлялось несколько вариантов, обычно вполне моти¬
вированных и уместных. Одним из благодарных слушателей этих
историй был Чехов, он ценил наблюдательность Орленева, равно
как и его фантазию.
С первого взгляда такая жизнь с ее дерзкой и удачной игрой
может показаться сплошным праздником; приглядевшись внима-
тельней, замечаешь ее теневые стороны. В озорстве Орленева и
его друзей есть одна повторяющаяся черта — все вертится вокруг
рубля. Вот когда мы можем оценить смысл слов А. И. Южина-
Сумбатова о жалком положении провинциального актера, кото¬
рый «за рубль, дающий возможность пообедать, готов идти хоть
в кормилицы» 8. Веселая эксцентрика была для Орленева родом
потребности, чертой натуры, но тяготы жизни, как он тому ни
противился, коснулись его юмора, и сквозь милую ему беспеч¬
ность прорывалась трагедия. У анекдотов, которые он рассказы¬
вал Чехову, был привкус горечи. Этот привкус есть и в книге
Орленева. Ведь какое здесь соотношение: анекдотически житей¬
ский элемент, связанный с каждодневной борьбой за существова¬
ние, с гримасами и курьезами этой борьбы, явно берет верх над
элементом собственно творческим, относящимся к искусству ак¬
тера. Забавные истории первых семи лет его скитаний с их голо¬
вокружительной интригой и неожиданными развязками хорошо
ему запомнились, а роли — он вел их счет тогда на десятки,—
если они не были связаны с какими-либо внешними происше¬
ствиями, промелькнули без следа. За вычетом нескольких скром¬
ных водевилей. Даже о Хлестакове он упомянул вскользь. А ведь
актерская техника Орленева развивалась стремительно, от года
к году, и даже не очень сведущая критика отмечала его в составе
довольно сильных провинциальных трупп.
В октябре 1888 года «Нижегородский биржевой листок» в ре¬
цензии о «Лесе» выразил недоумение, почему Орленев, хорошо и
на свой манер сыгравший Буланова, даже «не попал в список
действующих лиц, напечатанных в программе»9. Газета не вы¬
сказывала никаких прогнозов на его счет, но писала о нем со
всей доступной ей серьезностью. Полтора года спустя «Виленский
вестник» пошел уже гораздо дальше и предсказывал Орленеву,
правда, в несколько меланхолическом тоне, большое будущее.
Случилось так, что после «Коварства и любви» театр поставил
для дивертисмента водевиль, сочиненный местным актером Ува¬
ровым, и в этом водевиле, как сказано в газете, «фигурировал
аксессуарный актер г. Орленев». Аксессуарный — значит сопут¬