подолгу он сторонился даже самых близких ему людей, жил
в уединении.
«С извозчика пересаживался в поезд, с поезда, если мы при¬
езжали вечером, шел прямо в театр, а после окончания спектакля
ходил взад и вперед по комнате, погруженный в мысли, выкури¬
вая бесконечное количество папирос, на каждой из которых были
напечатаны его имя и фамилия. В густом табачном дыму он пил
шампанское и поглощал свою странную еду, которую обычно
ограничивал бутербродом с куском мяса и еще бог знает чем, что
он крошил, как своенравный мальчишка. Он жевал и одновре¬
менно напевал, упоенный полетом своих мыслей...». Обычно в та¬
кие дни уединения он с азартом долгими часами работал над
ролью.
Как только заканчивалась эта странная и в то же время чрез¬
вычайно напряженная подготовка к роли и день спектакля при¬
ближался, Орленев бросал пить. «Это было не так просто, если
знать его пристрастие к алкоголю, но он так любил свое ремесло
актера, что заставлял себя подчиниться жесточайшей дисцип¬
лине. Теперь, когда роль была готова, он неутомимо повторял ее
и отделывал, внося в этот процесс шлифовки такую нервозность,
что было достаточно даже звона стакана или приглушенного го¬
лоса в коридоре, чтобы он бледнел, взрывался, нервно вскакивал.
В этой атмосфере творчества, экзальтации ума и нервов из де¬
вочки я превратилась в женщину. Я смотрела, слушала этого
великолепного мастера и старалась, как могла, подражать ему...».
«Я еще хотела сказать, что при всей широте натуры и бес¬
печно-легком отношении к деньгам он жил не расточительно, хотя
и останавливался в лучших гостиницах. Если мне, например, слу¬
чалось потерять перчатку, он не торопился купить новую пару».
Он поступал так по соображениям педагогическим, готовя моло¬
дую актрису к будущим испытаниям. «Он хотел подготовить меня
для будущей жизни в многообразии ее проявлений и поэтому по¬
стоянно говорил о грязи, с которой нам приходится сталкиваться.
Тогда эти слова казались мне ненужной жестокостью. Сколько
раз, стоя у окна или за кулисами, разговаривая с ним или наблю¬
дая его игру, я шептала себе: «Да, он бог... великий артист...
но как трудно жить рядом с ним!»
Несколько слов о труппе Орленева. По словам Павловой, она
была не совсем обычной: «Там были старые актеры, хорошие, по
разочарованные, пришедшие к нему в силу стечения обстоя¬
тельств из самых разных кругов общества. Я помню одного свя¬
щенника, которого Орленев убедил снять с себя сан и долго учил,
пока он не стал очень ценным актером. Другие, напротив, бы¬
стро покидали его труппу, потому что работать с ним было не¬
легко, после первых же уроков он становился очень требователь¬
ным и не давал никаких поблажек».
Нелегко объяснить капризы памяти, ее избирательность, ее
устойчивость; много знаменитых людей повидала Павлова рядом
с Орленевым (например, Анатолия Дурова, с которым он был
очень близок), но почему-то особенно ей запомнились ночи, про¬
веденные им с Павлом Самойловым. «В каком-то городе мы ока¬
зались в одно и то же время с этим большим актером. Орленев
пригласил его к себе и в ожидании встречи превратил свою ком¬
нату в выставку отборных дорогих вин, старательно расставляя
бутылки по всем углам. Пришел Самойлов, и, словно сговорив¬
шись, они взяли каждый по бутылке и гитаре и стали петь и
пить... Лились реки игристых и десертных вин, одна песня сме¬
няла другую, и так всю ночь напролет; за окном показался рас¬
свет, они по-прежнему пили и пели, и их охрипшие голоса пере¬
шли в стоны и рыдания. Была в их разгуле богатырская удаль,
была и тоска измученных душ, и говорили они не только о театре
и своей профессии, а обо всем, что тяготило их сердце. Я была
неизменной и единственной свидетельницей этих отчаянных бес¬
сонных ночей...».
Описав встречу двух выдающихся русских актеров и ни¬
сколько не приукрасив их угарно-богемный быт (это были очень
здоровые люди, иначе они не могли бы вынести неделю такого