загула), Павлова замечает, что даже в такие горькие часы дух
этих необузданно стихийных натур не померк до конца и как-то
теплился. «Как это не похоже на европейских актеров; ведь они,
если играют в игру, которую можно назвать «гений и беспутство»,
в глубине души, вне сферы их таланта, мечтают о достатке, о спо¬
койной жизни, полной комфорта, который так превозносит рек¬
лама. Я давным-давно сблизилась с итальянскими актерами, про¬
должаю с ними постоянно общаться и поныне и питаю к ним
большое уважение, но, как мне кажется, их духовный склад не
похож на тот, который я наблюдала в юности, общаясь со знаме¬
нитыми актерами моей земли».
Большое место в воспоминаниях Павловой занимает рассказ
о ее первых режиссерских опытах под руководством Орлепева.
«Все началось так. Однажды он сказал мне: «Я решил распу¬
стить труппу и гастролировать по России, выступая как актер
в постоянных труппах, куда меня пригласят» — и добавил, что
я поеду с ним и буду помогать ему. Я подумала, что речь идет
о моей работе актрисы, но оказалось, что мне поручают режис¬
суру спектаклей. Если я скажу, что испугалась, услышав такое
предложение, то очень слабо выражу свои чувства. Орленев не
обратил внимания на мой испуг и с большим терпением стал со
мной заниматься».
Орленев познакомил Татьяну Павлову со своими взглядами
на искусство режиссера; особенное значение он придавал поня¬
тию ситуации, диктующей необходимость выбора, от которого
зависит судьба героя и движение драмы,— как ее найти, как ее
сыграть? Но главное, чего он от нее требовал,— это дать тон арти¬
стам, утишить аффектацию их речи, выработанную долголетней
провинциальной привычкой, построить так ансамбль, чтобы ему
было приятно и удобно играть.
Он дал ей и несколько уроков тактики: «Не бойся, держись
смелей! Заставь их поверить в себя! Скажи им точно, обязательно
по памяти, не заглядывая в бумажку, что они должны делать,
сцена за сценой, и тогда они будут слушать тебя. Если они будут
говорить манерно, с деланным пафосом, поправь их, сошлись на
меня, скромно и просто произнеси ту же самую неудавшуюся
реплику. И, пожалуйста, не путай их имена!» Так, тоже под эги¬
дой Орленева, началась ее режиссерская карьера, продолжав¬
шаяся долгие годы.
«Не так легко писать воспоминания о великих актерах»,—
признается Павлова и просит простить ей «зигзаги в изложении».
Но итог ее разрозненных наблюдений от этого не меняется: «За
многие годы жизни через мою артистическую уборную прошло
немало знаменитых людей, с которыми я обменивалась мыслями
и взглядами. В миланском театре «Ла Скала» я встречалась со
звездами мирового искусства. И с уверенностью могу сказать, что
среди них не было никого, кто был бы похож на Орленева, с кем
его можно было бы сравнить. Он, как никто другой, жил одной
безудержной любовью к театру, и любовь эта полна была страсти,
смирения и гордости».
«Много лет спустя я узнала, что Орленев женился и у него
родились две дочери. Мне кажется, что с этого времепи он вел
более спокойную, более размеренную жизнь. Но впоследствии мне
сообщили о его душевной болезни. Может быть, как раз благопо¬
лучная и слишком замкнутая жизнь и стала для него последней
психической травмой. Он слишком привык к своим песням под
гитару, к бессонным ночам с друзьями, к вечному и беспокойному
бродяжничеству.
.. .Мне хочется верить, что в минуты смерти Орленева к нему
вернулась его душа, как и светлое величие его искусства».
Так кончается рукопись Татьяны Павловой, которую она
любезно предоставила автору этой книги *.
* Эти строки уже давно были написаны, когда в итальянской печати
появилось сообщение о смерти Татьяны Павловой. Автор некролога в га¬
зете «Унита» 8 ноября 1975 года пишет, что, поселившись в Италии, Пав¬
лова создала свою труппу и ее постановки, близкие к традиции Станислав¬
ского, вызвали оживленный интерес. Постановки эти, говорится в некро¬