самая ранняя, которая впоследствии побудила его выбрать путь
гастролерства и отказаться от предложения Станиславского всту¬
пить в труппу Художественного театра.
В Нижнем Новгороде Орленев застрял. Антрепренер Бель¬
ский, по характеристике Б. Н. Белякова, автора «Летописи Ниже¬
городского—Горьковского театра» 13, предприимчивый делец, знав¬
ший все секреты театральной коммерции, предложил молодому
актеру остаться у него на зимний сезон, обещая платить пятьде¬
сят рублей в месяц; это была уже третья ступень его благополу¬
чия. Зря Бельский денег не платил, актеры у него работали
с утра до полуночи. Много ролей сыграл в том сезоне и Орленев,
но в памяти у него осталась только одна: мальчик-сапожник из
водевиля Мансфельда «С места в карьер». Водевиль этот, судя по
газетным извещениям, шел часто, хотя особого шума в тот ниже¬
городский сезон не вызвал.
Искусство Орленева в жанре водевиля еще ждало своего при¬
знания, но схема роли наметилась уже тогда. Во-первых, мотив
натуры; у маленького героя Орленева был прототип — тоже уче¬
ник сапожника, нижегородский уличный мальчик с двойной
жизнью: одной — свободной, для себя, полной еще ребяческих ин¬
тересов, и другой — вынужденной, для хозяина, настороженной,
как у испуганного зверька, и озабоченно-деловой. Для полноты
реальности Орленев произвел щедрый обмен — отдал мальчику
свой почти неношеный костюм, взял его рваную одежку — и
после соответствующей дезинфекции выступал в ней на сцене,
демонстрируя безусловную подлинность портрета. И, во-вторых,
мотив смеха сквозь слезы, той веселой беззаботности, которая
способна была смягчить, но не скрыть недоумение и беспомощ¬
ность мальчика, столкнувшегося с враждебным ему миром взрос¬
лых. Пока это был эскиз роли, потом, у Корша и Суворина, она
получила раскраску и окончательную форму. Но начало ее было
здесь, в Нижнем Новгороде, где Орленев впервые испытал себя
как комедийный актер мартыновской традиции, близкой к нату¬
ральной школе русской литературы сороковых годов.
Два последующих года он провел по преимуществу в городах
Западного края, на территории нынешних Литвы и Белоруссии,
у антрепренера Картавова, делившего сезоны на половинки —
первая в Вильно, вторая — в Бобруйске, первая в Минске, вто¬
рая — опять в Вильно. В промежутке Орленев побывал еще
в Орле и в Крыму. От этих лет у него остались смутные воспоми¬
нания: тряска в прокуренных вагонах третьего класса, запущен¬
ные номера для приезжающих, первые кутежи и потом неделями
еда всухомятку, меценаты, продвигавшие своих фаворитов; пе¬
строта лиц — похожие на Золя интеллигенты в глухих сюртуках
на премьерах в Вильно, шумные пехотные офицеры из бобруй¬
ского гарнизона, охотно проводившие вечера в театре, богатое ку¬
печество в первых рядах кресел в только что построенном театре
Минска и т. д. Мелькание, суета, рутина и время от времени ка¬
кие-нибудь драмы, любовные, семейные, драмы профессиональ¬
ного престижа, придающие этой бестолково-нищей жизни харак¬
тер безысходности, драмы, которые с пониманием описывал
Вл. И. Немирович-Данченко в свой домхатовский период. Были
еще летние гастрольные доездки, в одной из них участвовала
сама Савина, но и они не подымались над уровнем будничности.
В смысле творчества эти два года оказались малоинтересными.
Орденов еще больше преуспел в технике, и эта умелость ста¬
новилась опасной, потому что рядом с пей возникал призрак
ремесла.
Во время скитаний он попал в маленький литовский город Па¬
нсвеж (теперь Паневежис) и неожиданно для себя женился. Вне¬
запное увлечение затянулось на годы. От этого брака у Орленева
родилась дочь, которую он назвал Ириной (в память о недавнем
успехе «Царя Федора»). Павел Николаевич пожню се любил, хотя
очень редко с пей встречался; каждая из этих встреч, по воспоми¬
наниям близких, была «огромным радостным событием» для отца
и дочери *.
Живо запомпился Орлспеву предпоследний перед возвраще¬