«предприятию» благоговейно, скромно, с не оставляющим его
сомнением: «сможет ли он удовлетворить своих зрителей из кре¬
стьян», ведь возможностей для того у него так мало. И стремится
он к одному: «успокоить свою совесть, сознающую всю незакон¬
ность его положения и всю пустоту той публики, которую он «по¬
тешает», тем, чтобы отдавать хоть часть своих сил и своего вре¬
мени попытке внести хоть немного радости в крестьянскую среду,
и, главное, самому себе доставить радость подышать одним воз¬
духом с простым рабочим народом». Просветительство Орленева
тем интересней, что оно выражает его потребность художника,
это не благотворительность, это вполне осознанная необходимость.
Теперь Чертков проводит — правда, в осторожных выражениях —
параллель уже не с Сытиным, а с самим Толстым: «Его отноше¬
ние к своему предприятию немного напоминает мне ваше отноше¬
ние к первым вашим писаниям специально для народа, когда вы
сознавали, на сколько труднее писать для народа, чем для обык¬
новенных ваших читателей, и насколько задача эта ответствен¬
нее. Так же и с Орленьевым в некоторой степени». Сравнение
знаменательное!
Признание у интеллигенции широкого круга Орленев давно
заслужил и успеха в этой среде не ищет, но «перед предстоящим
для него завтра спектаклем в крестьянском любительском театре
в Голицыне... он трогательно робеет, как новичок». Чертков под¬
робно останавливается и на материальной стороне дела, замечая,
что Павел Николаевич затеял свой театр «не для прибыли, а для
души», намереваясь, наоборот, тратить свои деньги,— здесь-то и
упоминаются сибирские тридцать тысяч. Попутно Чертков пи¬
шет, что Орленева интересует вопрос об «облагорожении кинема-
тографа» (изобразительную стихию Которого он оЦенил еще в пе¬
риод младенчества этого искусства, одним из первых среди рус¬
ских актеров), и у него есть по этому поводу практические пред¬
ложения.
Высоко ценя незаурядную личность актера, Чертков просит
Толстого незамедлительно его принять: чтобы «он именно в на¬
стоящее время познакомился с вами и воспользовался духовным
общением, случаев для которого так мало в его собственной
среде... Хотя Орлеиьев уже давно чувствует большую потреб¬
ность повидаться с вами и переговорить по душе о многом, как
из своей внутренней жизни, так и по поводу искусства, со взгля¬
дами вашими, с которыми он знаком и от души им сочувствует,
тем не менее из деликатности и скромности он не решился бы
утруждать вас собою, если бы я не уговорил его поехать к нам
в Телятинки с тем, чтобы с вами повидаться. Вот сколько я вам
наговорил об Орленьеве. Но я почему-то очень принимаю к сердцу
его дальнейшую душевную судьбу, так же как и его предприя¬
тие. В. Чл 10. Неожиданное признание в устах Черткова.
Письмо это произвело большое впечатление на Толстого. Уже
самый тон Черткова поразил его своей приподнятостью. К тому
же речь шла не о безотчетных порывах сочувствующего его взгля¬
дам актера, а о вполне практическом деле, для которого помимо
доброй воли есть необходимые средства. И потом замечание
о скромности и сомнениях, столь не свойственных профессии ак¬
тера, особенно если он такой преуспевающий, что ездит на гаст¬
роли в Америку. И самое главное, что затеял он свое предприятие
с мыслью не только о других, но и по внутренней необходимости
для самого себя. Знал ли Толстой фамилию Орленева до этого
письма? Вероятно, слышал, но в его памяти она пе запечатлелась.
Когда Софья Андреевна позже принимала Павла Николаевича
у себя дома, она сказала ему несколько любезных слов по поводу
того, как он играл у Корша роль Вово в «Плодах просвещения».
У Льва Николаевича по этому поводу ассоциаций не возникло:
очень уж велика была дистанция между младшим Звездинцевым,
членом трех обществ — велосипедистов, конских ристалищ и по¬
ощрения борзых собак,— и актером, переживавшим духовный
кризис и желающим посвятить свое искусство простым людям,