«grand monde», то есть большому свету, как называл Толстой и
вслед за ним Чертков народ.
Под датой 27 мая 1910 года Лев Николаевич записал в «Днев¬
нике»: «Письмо Ч[ерткова] об Орленьеве. Надо будет постараться
кончить пьесу». Речь шла о пьесе «От ней все качества», которой
он был недоволен и отозвался с присущей ему резкостью как
о «глупой и пустой комедии». Рядом с этой записью — другая, хо¬
рошо объясняющая состояние его духа в тот майский день:
«В первый раз живо почувствовал случайность всего этого мира.
Зачем я, такой ясный, простой, разумный, добрый, живу в этом
запутанном, сложном, безумном, злом мире? Зачем?»и. В этом
жестоком и безумном мире, как всегда, как во все предшествую¬
щие годы, кто-то с нетерпением ждал его слова!
О письме Черткова он рассказал своим близким, и Софья Анд¬
реевна в «Еженедельнике» под той же датой 27 мая записала, что
Лев Николаевич «взволновался письмом Черткова, который писал
об актере Орленеве и его намерении играть театр для народа» 12.
На следующий день появилась запись в летописи его секретаря
Булгакова: «28 мая. .. .Рассказывал о письме Черткова, в котором
он сообщает, что приедет артист Орлеиев, который хочет посвя¬
тить себя устройству народных спектаклей. Очень заинтересован.
Говорил, что хотел бы очень написать для Орленева пьесу, но
вот — не может» 13. Похоже, что Толстой связывал какие-то планы
с предстоящей встречей с Орленевым, и все домашние поспе¬
шили это отметить.
Прошло несколько дней, и в письме к Черткову от 3 июня
Лев Николаевич пишет: «Давно уже получил, милый друг, ваше
письмо об Орленьеве и всё жду его и в ожидании его понемногу
стараюсь придать моей пьесе приличный вид, но до сих пор бе¬
зуспешно» 14. Толстой поверил в серьезность намерений Орленева
и готов был сотрудничать с ним. А ведь прежние попытки убе¬
дить его написать пьесу, чтобы актеры могли с ней «ходить по
русским деревням», никогда не удавались, и он говорил, что
«желание интеллигенции поучать народ» кажется ему несносным
и фальшивым. По отношению к Орленеву такого скептицизма
у него не было, вероятно, потому, что, отправившись в деревню,
тот «робел, как новичок», и ждал перемен в своей внутренней
жизни. В общем, двери дома в Ясной Поляне были открыты для
Орленева. А что же в это время происходило с ним?
Он давал спектакли в Голицыне, хлопотал о постановке
«Бранда» на природе под Москвой, договаривался о новых поезд¬
ках по России, подыскивал новый репертуар и ждал вестей из
Телятинок. Прошло десять-двенадцать дней после голицынской
премьеры, и в Москву к нему, в гостиницу «Левада» (ту самую,
где когда-то он репетировал «Карамазовых»), приехал Чертков
и сообщил, что Толстой готов с ним встретиться. Давно мечтав¬
ший об этой встрече Орлеиев теперь, когда она стала возможной,
растерялся, ведь он был не только самоуверен, но и застенчив и
избегал встреч, чем-то похожих на экзамен. Так ведь печально
провалилось его свидание с Комиссаржевской; по свидетельству
Мгеброва, те полчаса, которые длилось это свидание, тон у Павла
Николаевича был развязно-деланный, актерски-наигранный,
«словно кто-то взял этого человека и поставил его на высокие,
чрезвычайно неудобные и ему совершенно ненужные ходули» 15.
Он знал этот свой порок, знал, что от смущения может потерять
узду, и не случайно, отказавшись от предложения Станиславского
(перейти в его труппу), послал к нему для объяснений Набо¬
кова. .. Как долго он ни готовился к встрече с Толстым, пригла¬
шение Черткова застало его врасплох.
Спустя много лет, полагаясь лишь на память, он подробно
описал две свои встречи с Толстым. Память подвела мемуари¬
ста; в комментариях к одному из томов Полного собрания сочи¬
нений Толстого говорится, что в сообщениях Орленева «много
путаного и выдуманного» 16. И действительно так: в воспомина¬
ниях неверно указаны некоторые даты, изменена последователь¬
ность событий, совершенно неправдоподобен, например, рассказ