лось, физически очень немощного восьмидесятидвухлетнего ста¬
рика, он не нашел нужных для того слов и, как пишет в мемуа¬
рах, «скоро превозмог в себе смутное чувство неприязни» 20.
В эту первую встречу он говорил очень мало. После долгой
паузы Толстой спросил у него, что он играет для крестьян. Он
коротко рассказал и потом для наглядности разыграл в лицах
почти весь водевиль «Невпопад». Визит затягивался, и Софья
Андреевна в вежливой, но решительной форме его прервала, со¬
славшись на болезнь Льва Николаевича. Перед самым уходом
Орденов попросил Толстого что-либо написать ему на память, и
он согласился. У Орленева об этом ничего не сказано. Но в по¬
следнем томе Полного собрания сочинений Толстого приводится
его изречение: «Как только искусство перестает быть искусством
всего народа и становится искусством небольшого класса богатых
людей, оно перестает быть делом нужным и важным, а становится
пустой забавою» 21, и комментатор тома замечает, что этот авто¬
граф, очевидно, был написан для определенного лица, для кого
именно, Толстой не указывает, но весьма вероятно, что лицом
этим был драматический артист П. Н. Орленев. Гораздо опреде¬
ленней мнение Булгакова, он прямо свидетельствует, что эти
слова в его присутствии Толстой написал для Орленева22.
Изречение Толстого можно рассматривать и как одобрение
той деятельности по устройству народного театра, которой Орле¬
нев намерен был себя посвятить, и как предостережение, что дело
это станет важным и нужным только в том случае, если проник¬
нуться всем его значением. Ведь надо честно признать, что после
первой встречи с Орленевым у Толстого возникло сомнение по
поводу серьезности его планов, хотя беседовали они мало и самая
личность актера осталась для него не вполне ясной. Но в чем
Орленев преуспел, так это в своем эпатировании; его обдуман¬
ный дендизм, его «осложнение» произвели на Льва Николаевича
тягостное впечатление. Здесь лучше сослаться на документы.
Сперва обратимся к дневникам самого Толстого. Там есть
такая запись: «S, 9, 10 июня. ... Был Орленьев. Он ужасен. Одно
тщеславие и самаго иизкаго телеснаго разбора. Просто ужасен.
Ч[ертков] верно сравнивает его с Сытиным. Оч[ень] мож[ет] б[ыть],
ч[то] в обоих есть искра, даже наверно есть, но я не в силах ви¬
деть ее» 23. И интересна поясняющая эти слова запись Булгакова,
помеченная тем же 8 июня: «.. .Орленев был ненадолго у Льва
Николаевича, по его приглашению, но не понравился ему, как
передавали после. Орленев — лет сорока двух, но моложавый, жи¬
вой, стройный, остроумный, однако, на мой по крайней мере взгляд,
очень жалкий. Уже не человек, а что-то другое: не то ангел, не
то машина, не то кукла, не то кусок мяса. Живописно драпиру¬
ется в плащ, в необыкновенной матросской куртке с декольте и
в панаме, бледный, изнеженный, курит папиросы с напечатан¬
ным на каждой папироске своим именем; изящнейшие, как дам¬
ские, ботинки, трость — все дорогое. Читал стихи. Думается: нет,
не ему основывать народный театр. Для этого нужен совсем дру¬
гой человек. Впрочем, у Орленева и замыслы не широкие: один
спектакль из семи — для народа».
И в последующие дни, возвращаясь к мысли о встрече с Ор¬
леневым, Толстой говорил Булгакову, что это чужой ему че-
ловек: «Афера... И не деньги, а тщеславие: новое дело...» Осо¬
бенно поразил Льва Николаевича костюм Орленева и декольте во
всю грудь до пупа». И такой неутешительный итог всей этой за¬
писи: «Живет человек не тем, чем надо» 24. Матроска с глубоким
вырезом и парижские духи «Убиган», запах которых был неприя¬
тен Льву Николаевичу, подвели Орленева: за этим модничаньем
Толстой увидел одно кривлянье. Тем удивительней, что он поже¬
лал еще раз встретиться с не понравившимся ему актером. Мо¬
жет быть, он все же хотел отыскать ту «искру», которую не раз¬
глядел в первый раз?
Вторая их встреча состоялась 21 июня в имении Черткова,
куда съехалось много народу; среди гостей Толстой называет и