совершенства. Главное же дело антрепренера-неудачника заклю¬
чалось в том, чтобы выслушивать планы Орленева, иногда самые
несбыточные, и вносить в них элемент рациональности, опираясь
на свой горький житейский опыт. Не думаю, чтобы он хорошо
справлялся с этой обязанностью, потому что тоже был натурой
увлекающейся и верил в звезду Орленева, несмотря на то, что не
раз был свидетелем и даже жертвой его крушений. Так они
странствовали по России, изредка к ним приезжал Тальников,
его область была чисто художественная, он считался знатоком
современного репертуара. И опять мелькали города и гости¬
ницы.
В числе немногих ярких впечатлений этих месяцев жизни
Орленева — от бесед с Л. Н. Толстым в начале лета 1910 года
и до второй поездки в Америку в конце 1911 года — следует на¬
звать встречу с молодой актрисой В. Н. Поповой. Еще во время
первых заграничных гастролей он несколько раз вместе с Нази¬
мовой сыграл «Строителя Сольнеса» и потом, вернувшись в Рос¬
сию, пытался возобновить эту пьесу Ибсена, но не мог найти
подходящей партнерши. Помните, как он обрадовался, увидев
в воронежской гостинице Павлову, и закричал: «Тильда, Тильда!
Выше голову!» Но «Сольнеса» тогда почему-то не поставил. Те¬
перь, в Саратове, роль Тильды поручили Поповой, и ее игра
с первых же сцен, но словам Орленева, заставила его забыть На¬
зимову.
В роли Сольнеса его равно привлекал как бунт, так и смяте¬
ние. Он не соглашался с современной критикой, называвшей этого
«ибсеновского эгоиста» великим дерзателем. Несомненно, что
Сольнес как личность подымается над средним уровнем, но как
далек он от брандовского титанизма. Более того, в тот момент,
когда он появляется в пьесе, его снедают страхи. Уже в первом
разговоре с доктором немолодой годами Сольнес признается, что
его преследует мысль о будущем, о юности, которая придет и «по¬
стучит в дверь», вырвет почву из-под ног и «все перевернет»,—
разговор, в котором, как полагал Орленев, скрыт смысл драмы.
Он не мог тогда знать, что Блок возьмет для эпиграфа к своему
«Возмездию» слова Ибсена: «Юность — это возмездие». Чувство
же у него было такое, блоковское.
Как всегда, в его толковании роли был и личный мотив: все
чаще он задумывается о гнете времени и упущенных возможно¬
стях («грызет тоска мученья от невыполненных планов»29). Не
повторяет ли он себя, не кончился ли его цикл? Усталый и немо¬
лодой человек хочет встряхнуться и вновь обрести себя; встреча
с юностью — это ведь не только возмездие, это еще и великий сти¬
мул обновления. Юность в образе Тильды — Поповой была такой
вдохновляющей. Может быть, у нее, как и у Комиссаржевской
в роли Тильды, не было «жестокости идеализма», предписанной
Ибсеном, ее задумчивая лирика не уживалась с фанатизмом. Но
в характере этой Тильды была твердость, и она с таким самозаб¬
вением верила в будущее, в возрождение Сольнеса, в «чудо из
чудес», что нельзя было не поддаться этой вере и тем, кто пал
духом.
Попова выступала в ансамбле с Орленевым очень недолго, по¬
том их пути разошлись, но до конца жизни он с восхищением
отзывался о ней. Когда во второй половине двадцатых годов в Мо¬
скву приехал известный нью-йоркский антрепренер и спросил
у него, с какой актрисой он согласился бы теперь поехать в Аме¬
рику, он ответил — с Поповой, потому что выше ее никого не
знает в современном русском театре. Мысль о поездке с ней
в Америку возникла у него еще в момент их саратовской встречи,
но Попова, видимо, отказалась от этого предложения, и он стал
подыскивать других партнеров. В тот момент он плохо справ¬
лялся с очередной депрессией и знал, что отдых, морские купа¬
ния, моционы, рассчитанный по часам распорядок дня с обяза¬
тельными паузами ему не помогут — его случай не типичный, ему
нужен не щадящий режим, а перегрузки, темп, выматывающий
душу и тело, новые впечатления и новые задачи. В обстановке
дела и напряжения всегда брали верх здоровые силы его натуры.