ности, ибо он вовсе не скромен, когда речь идет о его достижениях, но
просто потому, что сенсационность и реклама связывают искусство со мно¬
жеством чуждых ему и лишенных художественного вкуса элементов».
** Дэвид Беласко — видный деятель американского театра, режис¬
сер и актер, которого Станиславский называл «любимцем Ныо-Йорка».
приводят к выводам, противоположным выводам драматурга. Мы
слышали о творческой критике. Павел Орленев — чемпион твор¬
ческой игры. К гению поэта, чьи строки он произносит, актер до¬
бавляет свою собственную интерпретацию. Он играет не только
своим телом, но и душой... Он влюблен одновременно в трагедию
и красоту. На вопрос, в чем он находит наибольшее удовлетво¬
рение, Орленев с улыбкой ответил: «В изучении самых потаен¬
ных глубин», имея в виду глубины сознания, в которых «скрыта
истинная одухотворенность». Статья эта, появившаяся в мае
1912 года в журнале «Каррент литерачур», была перепечатана и
в других изданиях.
На этот раз он возвращался в Россию в ореоле славы и с день¬
гами, без ущерба для себя расплатившись с долгами, оставши¬
мися еще с 1906 года. Теперь голицынские масштабы казались
ему чересчур скромными: он купит землю под Москвой, построит
нарядное здание, соберет труппу из преданных ему актеров и от¬
кроет первый в России бесплатный стационарный театр для кре¬
стьян. И независимо от того— будет ездить со старым и новым
репертуаром по большим городам, где у него есть своя надежная
аудитория. Все идет как нельзя лучше. Успех в Америке превзо¬
шел его ожидания, в России он обеспечен контрактами на годы
вперед — на что ему жаловаться? А он жалуется Тальникову, что
на душе у него ураган, и, действительно, не находит себе покоя.
Точное ли в этом случае слово «ураган»? Не правильней ли ска¬
зать, . что его преследует тревога, не столько сокрушительная,
сколько длительная и докучливая. Откуда же его сомнения и тер¬
зания?
Есть причина внешняя, общего порядка: он все глубже заду¬
мывается о смысле своего искусства и приходит к неутешитель¬
ным выводам. Сблизившийся с ним в начале десятых годов актер
М. Н. Михайлов в своих неопубликованных мемуарах пишет: «На
современный театр, который тогда существовал, он смотрел отри¬
цательно, горячо доказывая, что такой театр надо уничтожить и
построить какой-то другой... Мятежная душа этого большого
артиста и человека была наполнена бесконечными исканиями, и
много разных идей носилось в его светлой голове, и не всякую он,
по тогдашнему времени, мог осуществить» 37. Не годится театр ком¬
мерческий! Не годится театр снобистский! И что играть и как иг¬
рать в театре крестьянском? И может ли театр этот стать панацеей
от всех зол и напастей, разрушающих русское искусство? И разве
эту тревогу не разделяют с ним и некоторые другие современники,
занимающие гораздо более прочное место в жизни и в театре, как,
например, Немирович-Данченко, который в те же годы писал, что
испытывает самую настоящую боль «обрезанных крыльев». Это
была драма социальная, драма поколения. Есть у Орленева и
драма личная.
В письме к другу, написанном незадолго до отъезда из Аме¬
рики, он называет пьесы, которые, вернувшись в Россию, намерен
поставить,— это «Уриэль Акоста», «Пер Гюнт», «И свет во тьме
светит», «Тит — разрушитель Иерусалима». Из этого списка Орле-
нев сыграл только «Уриэля Акосту» и ездил с ним по городам,
доделывая, исправляя и ломая готовые мизансцены, о чем мы
можем судить по его сохранившимся черновым записям38. Пуб¬
лике в Бердянске, Могилеве, Астрахани и других городах нрави¬
лась его игра, он же томился и ругал себя, и не потому, что плохо
играл или повторял кого-нибудь из знаменитых предшественни¬
ков, которых видел в этой роли. Нет, он был в отчаянии от того,
что в новой роли похож на самого себя в разных, когда-то уже
сыгранных им ролях. Что такое его «Уриэль Акоста»? Движение