петую Шаляпиным: «Ныне отпущаеши». Это было вроде молеб¬
ствия, все встали, акустика была отличная, голос Шаляпина зву¬
чал завораживающе. Началось действие, и здесь для открытия
театра шла хорошо знакомая нам пьеса «Горе-злосчастье».
Зрители разных поколений смотрели старую пьесу очень вни¬
мательно и спокойно вплоть до момента кульминации в третьем
акте, когда Рожнов, эта «ветошка жалкая», доведенный до край¬
ности, выходит из себя и бросается на своих мучителей. «В этот
момент в публике произошло нечто невообразимое,— вспоми¬
нает участник спектакля М. Н. Михайлов.— Послышались крики,
возбужденная толпа устремилась с кулаками на сцену, чтобы
защитить обиженного человека. Пришлось прервать действие,
задернуть занавес и долго уговаривать возмущенных зрителей,
что перед ними не настоящая жизнь, а пьеса, разыгранная
актерами» 40. Эти голоса жизни, ворвавшиеся в театр, воодуше¬
вили Орленева, и он говорил, что «никогда не играл с таким
подъемом», как в тот июньский день.
Повторение «Горя-злосчастья» было назначено на следующее
воскресенье, но московские власти, узнав о таком скоплении на¬
рода и шумных демонстрациях во время спектакля, запретили
его, не вдаваясь в мотивы запрета. Орленев пытался опротесто¬
вать это решение в Москве и ничего не добился. И тогда по со¬
вету опытных людей нашел такой выход: взял у местного исправ¬
ника разрешение на массовую съемку для кинематографа, при¬
гласил для видимости кинооператора, тот приехал с аппаратурой
и расставил ее в самых заметных местах, и под законным пред¬
логом орленевская труппа сыграла запрещенный спектакль. Так
повторялось несколько раз в течение лета. Помимо «Горя-зло¬
счастья» в репертуаре Орленева был неизменный «Невпопад»,
монолог Мармеладова, «Предложение» Чехова.
Не с этой ли инсценировки с участием оператора в его жизнь
вошел кинематограф? Месяцев пять спустя, в декабре 1913 года,
в журнале «Театр и искусство» появилась телеграмма из Алек-
сандровска, в которой говорилось, что «Орленев впервые вы¬
ступил в двух киногастролях — «Преступление и наказание» и
«Горе-злосчастье». Киногастроли — другое название кинемодрам:
некоторые сцены снимались на пленку и демонстрировались на
экране, служа как бы фоном к действию пьесы, самые же глав¬
ные события разыгрывались, как обычно в театре, актерами пе¬
ред лицом публики. Язык кино, этой движущейся светописи, фик¬
сирующей действие с натуры в непрерывно меняющихся ритмах,
казался ему универсальным и всечеловеческим и в те годы пер¬
вых еще, скромных начинаний, но отказаться от живого слова он
тоже не мог. И он экспериментировал. В той же заметке в жур¬
нале говорится: «Орленев мечтает также поставить «Бранда»,
разыграв его на родине Ибсена. Затея Орленева несомненно вы¬
зовет ожесточенный спор»41. Споры, действительно, были, и
съемки в Норвегии велись, хотя и не были доведены до конца.
История этой экспедиции в Норвегию довольно грустная. Ор¬
ленев повез с собой большую группу опытных актеров, пригласил
режиссера и оператора из французской фирмы «Пате» и на про¬
тяжении нескольких педель обдумывал план постаповки и поды¬
скивал места для натурных съемок. То, что он играл «Бранда»
уже столько лет, не облегчило его задачи, он понимал, что законы
у кинематографа другие, чем у театра,— какие именно, он не
знал и не мог найти простейшего соотношения общих и крупных
планов для своего фильма. Режиссер из «Пате» тоже не знал, как
соединить психологию Ибсена с наглядностью кинематографа.
И два месяца Орленев готовил рабочий сценарий, «оплачивая
в то же время самым щедрым образом довольно значительный
артистический ансамбль за абсолютное ничегонеделание»42.
И даже тогда, когда натуру наконец нашли в красивом фиорде
Гудвангене, Орленев все еще в чем-то сомневался и продолжал
обдумывать сценарий; труппа была деморализована. К съемкам
приступили только в июне, причем в первую очередь снимали