Теперь было любопытно соотнести это сообщение с донесением кавказского наместника: умалчивает ли тот о событиях в каземате знает ли о них? Придает ли должное значение гачагскому движению или нет?
Государь взял верхний пакет дрожащими руками, остальные сгреб в кучу и отстранил.
Распечатав пакет, прочитал-собственноручно написанное главноуправляющим, потом вновь перечитал.
Извлеченный из пакета портрет поверг государя в изумление:
«Орлица Кавказа»! И снизу и на обороте — стихи… Так вот оно что! Вот они, крамольные песни… И на непонятном языке кавказцев, и в переводе на русский язык… Стало быть, зангезурские события не замкнулись в пределах уезда, эхом отозвались окрест!
Вооружившись гусиным пером, он вновь прошелся по письму, делая пометы на полях и подчеркивая отдельные места, затем принялся за приложенное к сему белобородовское послание, не отставляя пера.
«Орлица Кавказа!»
Государь, лицезрея образ воинственной «татарки», целящейся из ружья на скаку, в бурке, вздыбившейся полами-крыльями за спиной, оставил письмо, сплел пальцы, стиснул их до хруста, вскочил, прошелся, подошел к дверям и надсадным, вдруг охрипшим голосом кликнул флигель-адъютанта и велел вызвать статс-секретаря.
Вскоре тот предстал перед ним.
Никогда он не видел государя столь разгневанным!
Император закашлялся, перевел дух.
— Ты видел это? — он показал на кавказское донесение.
— Да, государь. Я положил его сверху, сообразно первостепенной важности.
— Зачем? Спешил меня обрадовать? Или ты питаешь особое расположение к этому дикому Кавказу?
— Государь, смею заметить, что то или иное мое отношение к кавказской стихии не умаляет моей неприязни к тамошнему населению.
— И чем вызвана сия неприязнь?
— Тем, что… они не чтут подобающим образом ваше божественное правление…
— Кто — они? Которые — они?
— Виноват, ваше величество, не уразумел вопроса.
— Да, тугодум ты, однако…
— Я слушаю, государь.
— Кого ты честишь — кавказских магометан ли, христиан ли?
— Всех в совокупности.
— Ну, в отношении первых — понятно. А христиан? — Государь извлек из кармана галифе отутюженный носовой платок, отер испарину на лице. Христиан-то зачем?
— Тамошние христиане неблагодарны, государь.
— То есть?
— Империя избавила их от посягательств и нашествий персиян, турок, приняла их под свою сень от славянской широкой души, а они…
— Ну-ну… Похоже, что ты умеешь шевелить мозгами… Я-то уж подумал, что ты положительно ничего не смыслишь, плешивый черт. Вот, читай! — Государь протянул ему письмо наместника.
— Покорнейше благодарю.
— Читай!
Хриплый государев окрик заставил старика торопливо нацепить очки и взяться за чтение. Царь иронически наблюдал за ним. Затем ткнул его в бок:
— И это! — он предложил письмо уездного начальника и добавил: — Теперь полюбуйся на сей портрет!
— Я самым внимательным образом…
— На портрет погляди!
— Я, право, ошарашен… возмущен… неблагодарностью этих кавказских иноверцев, пятнающих нашу веру…
— На это гляди, говорят тебе! — Государь ткнул ему в нос портрет. — Прочти подпись.
— «Орлица Кавказа». И эти вирши…
Статс-секретарь пробежал глазами строки, воспевающие Гачаг Хаджар, и по мере чтения глаза его таращились все больше и больше.
— Понятно…
— Что же надо предпринять, по-твоему?
— «Орлице» крылья обломать!
— А как быть с песнями этими?