«— Райком может взять операцию на себя, объединив усилия нескольких отрядов, — доказывал Первый. — Люди гибнут! Люди! И мы не вправе быть безразличными!»
Что ему ответить? Не долговечны, мол, морозы. Дескать, после рождества цыган уже шубу продает. А так и хотелось сказать, что раньше вам, партейцам, о людях думать нужно было. Да и им самим, людям, свой ум тоже иметь не мешало бы. Тут, в этом концлагере, капля в море. Добрая уж половина России трупами устлана, а скоро и остальная успокоится, грешная, под танками Великого рейха. И тебе, функционеру районного звена, не велик срок отпущен людей баламутить. И мужиков-партизан, кто тебя слушает, один конец ждет — смерть. Если, конечно, не одумаются.
Только не скажешь ничего этого до времени. Пока нужно играть с Первым и с другими в прятки.
В данный конкретный момент предстояло Темнику переупрямить Первого во что бы то ни стало, чтобы не вызвать недовольства шефа-щеголя и конечно же Пелипей.
Первый, однако же, твердо стоял на своем. Его начали поддерживать. Вначале Воловиков, а затем и Кокаскеров. Только Акимыч соглашался, что не худо бы повременить до чернотропа. Но после того, как Первый в горячке полемики бросил Акимычу: «Вот уж не думал, что труслив ты! Знал бы — никогда не рекомендовал бы в председатели», — тот стал на совещаниях помалкивать. Не против, но и не за. А один, как известно, в поле не воин. И Темник сдался, заявив, что сам он умывает руки, часть отряда для операции выделит, но не больше.
Пелипей конечно же была предупреждена, и все окончилось трагически. Эсэсовцы, как только партизаны, считая, что они нападают внезапно, кинулись в атаку, открыли огонь из пулеметов и автоматов не только по атакующим, но и по баракам. Не вдруг поняли партизаны трагичность своего положения. Им бы отступить, не мешкая, а они продолжали лететь вперед и натыкались на нули.
Остатки выделенной из отряда группы пришли на второй день, приволокли на пулеметных волокушах и там, в лесу, спешно сделанных санях раненых. Среди них был и Иван Воловиков. Изрешеченный пулями, без сознания, пергаментно-белый от потери крови. Ничто, казалось, его уже не может спасти, и тогда Первый запросил самолет. Он, что оказалось совершенно неожиданным для Темника, давно уже имел связь с Большой землей, но держал это в полном секрете, работал сам на рации, которая стояла в его землянке и о которой Темник ничего не знал.
«Ну жук! — возмущался Темник. — Поиграй-поиграй в тайну! Кто последним в нее играть будет — вот главное!»
Пока, однако же, ничего поделать Темник не мог. Не пускают к рации, значит, не пускают. Не лезть же лбом вперед…
Самолет прилетел в условленную ночь. Ткнулся на приготовленную спешно площадку. Привез взрывчатку, огнеприпасы и… радиста. Совсем мальчишку. Поразмыслил над всем, что произошло за последние дни, Темник и вполне остался доволен. Связь есть. Пацана-связиста можно легко переиграть. Юность доверчива! Первый основательно подорвал свой авторитет, и теперь можно было решительно стоять на своем: хватит, дескать, нам одной самодеятельности.
Матерел Темник, спокойно делал свое дело и вовсе не думал, что Первый все более и более ему не доверяет, что собирается он проверить и его, Темника, и Пелипей. А началось это недоверие после провала операции, когда долгими бессонными ночами анализировал Первый весь ход подготовки к операции и пришел к твердому выводу: фашистов кто-то предупредил. Но не вдруг подозрение упало на Темника. Да и трудно даже подумать, что фактически убитый фашистами человек мог служить им. Шли дни, проходили недели, зима пятилась, как ей и положено, на весну глядя. Первый, поставивший райкомовцам задачу выявить провокатора, нервничал, ибо никакой ясности не появлялось; он уже начинал сомневаться, правилен ли его вывод, но, как ни крутил, все сходилось к одному: фашистам дали знать. Кто?
Ошеломил его один факт. Собственно, не факт, а фраза. Приговорили в отряде к смертной казни двоих полицаев. Зверствовали неимоверно. Инициатором суда был Темник. Он и председательствовал на суде. Для подготовки к исполнению приговора собрал Темник совещание. Обычный совет отряда, только без Воловикова, комиссара отряда. Помянули добрым словом отправленного на Большую землю, уверили себя, что вы́ходят его врачи и вернется он. Затем Темник, как обычно, стал выслушивать мнения Кокаскерова, Акимыча и Первого, взвешивал все «за» и «против», что-то отвергал, с чем-то соглашался — все шло положенным на совещании порядком. И вот план принят. Днем решено расстрелять извергов-полицаев. И не в их домах, а предварительно вывести их на улицу. Пусть хоть кто-нибудь да увидит. Пойдет тогда слух от деревни к деревне о мстителях.