Не последнее место занимала в желании только наступать и исповедь хозяйки окраинного деревенского домика: не мог Богусловский забыть ее, представлялось ему, что там, куда их путь, вот так же измываются над беззащитными бабами немчуки поганые, а их, пограничников, наступление, стремительное, как представлялось ему, Богусловскому, и другим командирам, и даже всем бойцам, спасет многих от позора, вызволит из рабства.
Благородно все это, патриотично, только не все, что благородно, — толково. Поразмыслить бы над тем, достаточно ли мастерства у пограничников для наступательных боев с марша, с ходу? Дозоры, секреты, поиски, короткие стычки — здесь пограничники, естественно, мастера. Тем более что многие прослужили на границе лет уже по пяти, но войсковой бой — дело новое, и следовало бы вводить их в бой постепенно, обстреливая полки. Возможно, не так эффектно выглядел бы удар, но зато был бы основательным. Но самое разумное — начать с оборонительных боев.
Нет, не до подобных раздумий командирам, спешат они на рекогносцировку, понукая уставших коней.
Отмахнулся комдив от совета сделать остановку в селе, и никто ему не поперечил. Миновали село на рысях… А в нем в это время штаб зенитного полка, пользуясь нелетной погодой, собрал совещание комбатов. Обсуждали вопрос о прикрытии с воздуха марша пограничной армии в случае улучшения погоды. Увидел бы Михаил Семеонович своего сына. И непременно побывал бы в гостях у невестки. Всего лишь километра полтора пришлось бы дать кругаля ради этого. На радостях и не заметил бы их вовсе.
Прорысил мимо. Не повидался ни с сыном, ни с невесткой.
Данные о своих силах, которыми располагало командование дивизии, подтвердились: фронт остановился, наступление запнулось, кое-где даже попятилось, но приказа о переходе к обороне и ее организации не поступало. Рассчитывало командование фронта, видимо, на свежую армию, пограничную, чтобы изменить ситуацию и продолжить наступление. О немцах же представление имелось весьма смутное. А они, как вскоре выяснилось, не теряли времени зря. Намереваясь отсидеться остаток зимы в обороне, крепко укреплялись, подтягивали резервы живой силы и техники, чтобы, как потеплеет, бросить вперед, к Волге, чтобы зайти в тыл Москве и сокрушить ее. Днем и ночью зарывались фашисты в землю, педантично отрабатывали систему артиллерийско-минометного заградительного огня, накапливали боезапас и горючее.
Резервы у немцев ко времени подхода дивизии были и в далеком тылу, и близкие, готовые для выброски на любой опасный участок фронта.
Выслать бы несколько разведгрупп фашистам в тыл, чтобы добыли они «языка», тогда осмысленней принималось бы решение, но времени для этого нет, ведь приказ конкретен: наступать с ходу. Неожиданность — половина победы.
Верно. Но для полной победы нужна и вторая половина. С ней как быть? Вот тут-то и оказалась осечка.
8 марта 1943 года. Вроде бы женский праздник. Но и мужикам он не безразличен. Накануне еще политруки, как ни трудно пришлось, а пособили бойцам, кому было куда, отправить телеграммы. Это взбодрило бойцов. Никто почти не думал, что многие из этих телеграмм станут храниться в комодах, в шкафах, за иконами, а то и на стенах в рамочках долгие-долгие годы, передаваться в наследство из поколения в поколение, как драгоценность. Считали тогда все, что деморализован противник Сталинградским котлом и даже от самого малого нажима побежит. А тут не малые силы — целая армия, да еще каких орлов! Командиры кадровые, бойцы все обстреляны на границе — пулям кланяться не станут. К тому же наступление решено начать ночью. Для пограничников действовать в темноте привычно, а немец ночью спать любит. Вот и получит перцу. С нашей же стороны все бескровно сложится.
Все ждали сигнальных ракет. Зеленых. Пограничных. В окопах, отбитых у фрицев прежде, когда еще наступление шло успешно, приготовились к первому броску; в оврагах близких — резервы для развития успеха; в селах, подальше, — еще более крупные резервы. Чтобы ввести в прорыв. Напряжение великое. Но, пожалуй, более всех ждал начала наступления Богусловский, начальник штаба, ибо впервые он разработал не пограничную операцию, а войсковую. Он то и дело поглядывал на часы и томился медленностью, с какой перемещались стрелки на его «кировских». Он уже не мог долго оставаться на месте: то мерил шагами тесную комнатку, то вновь нависал над картой, «прокручивая» в своем воображении всю фабулу предстоящего боя — все у него двигалось, все наступало, стройно, точно по графику.