«Не нужен я им. Наверняка. Тридцать вышколенных головорезов — против мужиков… Нет, конец всему!»
В какой-то миг он хотел остановить отряд, повернуть его назад, потом увести его в новое место, в новый район и начать партизанить по-настоящему, но мурашки поползли по спине от этой дерзкой мысли. Как объяснить, почему вернулись? Поверят, конечно, если рассказать все. Но тогда — конец. Без всякого сомнения. Нет, нужно идти вперед. Где светится еще лучик надежды. Не станут же немцы рушить одним махом то, что так долго и тщательно готовили? Да и первая польза уже есть: подпольный райком захвачен.
«Отчего же тогда велено освобождать арестованных?!»
Обогнув раскидистое село, подошли к выселкам. Внушительный домина с разнокалиберными пристройками и гумном неподалеку.
Кокаскеров предлагает:
— Гумно нужно блокировать. От каждой группы по одному человеку.
— Верно. Действуй.
Растаяла в темноте жалкая группка. Что она сможет сделать, если на гумне хотя бы пяток эсэсовцев с автоматами? Ничего.
Растворилась и группа Кокаскерова, путь которой к бане, а затем и остальные группы, которым предстояло окружить дом. Тихо-тихо. Напружинился Темник до самого человеческого предела, ожидая в страхе хлесткого выстрела либо крика. Всё тогда. Не удирать же со своим смехотворным резервом? Да и куда удерешь? В бой придется бросаться. На смерть. На верную смерть.
Выскользнул из темноты связной от основных групп. Докладывает шепотом:
— Нет часового. Двери не заперты. Ставни не закрыты. Врываться в дом? Или огонь через окна?
— Только — дом. Чем меньше стрельбы наружной, тем лучше для нас. Сигнал не меняется — крик филина.
Ободрился чуток Темник. Но все равно грызет сомнение:
«На гумне, наверное, засада. Ворвутся партизаны в пустой дом и — сами в мешке!»
Вот наконец и Кокаскеров. Половину своих уже отправил к дому, блокировать на всякий случай сараи и скотный двор, с остальными ведет, словно под конвоем, райкомовцев.
Знакомиться некогда. Потом, за болотами, все это произойдет. Сейчас Темник краток и точен:
— Товарищ Кокаскеров, на гумно. Через две минуты даю сигнал.
— Ясно, — ответил Кокаскеров, но Темник по тону почувствовал, что ничего ему не ясно и что он не очень-то доволен новым заданием. Может быть, он даже и поперечил бы, но тут подал голос кто-то из райкомовцев. Скорее прохрипел, чем проговорил:
— Мы тоже готовы к бою! Просим оружие.
Настойчиво прохрипел. Приказно. Первый секретарь, значит. Только Темнику, который теперь обрел полную уверенность, не нужны ни от кого приказы. Он руководит операцией. Только он. Бросает в ответ:
— Все наличное оружие в руках партизан. Ваше оружие — страстное слово партии.
Достал револьвер из кобуры, помедлил минуту-другую и приказывает, кому определено ухать филином:
— Давай сигнал!
Без выстрелов не обошлось. Но стены из добротных лесин глушили их настолько, что даже Темник со своим резервом и райкомовцами едва их слышал. Под конец, правда, стрельба будто вдруг вырвалась наружу: где-то, видимо, высадили окно. К счастью, быстро все стихло. И вот уже связной с докладом:
— Победа! Только двое наших ранены.
— Собрать все оружие. Все боеприпасы взять. В вещмешки. Осмотреть погреб и кладовые. Продукты все тоже — в вещмешки. Возьмем с собой все, что сможем унести.
Послал за Кокаскеровым. А сам — к дому. С резервом и райкомовскими. Поторапливает:
— Живо, товарищи. Живо. До рассвета нам нужно быть в лесу.
А вот куда раненых девать? С собой? А может, в свои дома доставить? Там их укроют и выходят. Большинство на этом настаивают.
Поупрямился для порядка Темник (не все ли равно ему, куда мужики денутся, что с ними будет?), потом разрешил: