Митька нерешительно тронул небольшую шпагу. Почти такая же, как была у него. Перед тем, как ехать на границу с Дарром, отец подарил новую – по руке подросшего княжича. Митька улыбнулся, вспомнив первый бой с Темкой возле переправы. Почти сразу губы закаменели: знал бы княжич Торн, как придет в его дом Эмитрий!
Митька суетливо отступил к порогу. Его сюда не звали.
Стоило выйти на главную лестницу, как сразу же подскочил сержант:
– Князь ждет вас, велел проводить.
Как будто не было штурма. Огромные двери, ведущие на галерею, распахнуты. Солнце теплыми пятнами лежит на бежевом ковре, чуть колышутся портьеры, и пахнет цветами – Митька еще со двора заметил, что балюстраду на втором этаже обвивал плющ, так плотно, что почти скрывал вазоны. Стояла на широком подлокотнике кресла корзинка с разноцветными клубками, лежали на сиденье пяльцы с незаконченной вышивкой. Митьке показалось, что хозяйка через минуту вернется, и он торопливо выпрямился, словно и вправду готовился к встрече с Темкиной матерью. Наверное, хозяйку любят в Торнхэле, недаром так бережно сохраняли следы ее присутствия.
Голос, зазвучавший на галерее, разбил видение. Герман! Приехал, шакал! Давно Митька не видел капитана. Тот служил князю Кроху и часто пропадал из виду. Поговаривали, что связан с контрабандистами и занимается перевозкой оружия. Митька же был уверен, что недавнее дерзкое убийство барона Вареля в его собственном столичном доме – дело рук Германа.
На звуки шагов оглянулись оба: и князь, и капитан. Митька поздоровался с отцом, проигнорировав Германа. Князь смолчал, снова повернулся, глянул вниз, во двор. Митька подошел ближе и увидел пленника.
Седого капитана придерживали за плечи. Руки ему не связали, и одной ладонью старик зажимал простреленный бок. Княжич вцепился в каменное ограждение. Будь все по-другому, Темка бы уважительно представил капитана, Митька даже догадывался, кто это: отец Александера, дед Шурки и Лисены. Старик поднял голову, посмотрел на стоящих на галерее – равнодушно. И только когда взгляд скользнул выше, на чужой штандарт, губы дернулись как от боли. Стыд в который раз обжег Митьку: на этом штандарте герб его рода.
Капитана толкнули к стене, туда, где возвышались строительные леса. У Митьки воздух застрял в горле – с балки свисала петля.
– Ты что! – княжич развернулся к отцу, крик услышали во дворе, и палач замер, прекратив устанавливать скамью. – Капитанов не вешают!
Отец глянул недовольно:
– Не кричи, – негромко произнес он.
– А кто сказал, что не вешают? – вмешался Герман. В глазах мелькнула знакомая по Южному Зубу насмешка.
Митька не нашелся что сказать. Закона не существовало, это правда. Среди капитанов не часто встречались благородных кровей, а значит, им петля полагалась не только за предательство. Но все-таки капитанов не вешают, прав был когда-то Александер.
– Это бесчестно, – глядя Герману в глаза, отчеканил Митька. Он помнил, как туго перевязал руку повыше локтя лоскутом мундира, обмотал сверху золотым шнуром и поехал вершить казнь. – А тебя я лишил бы капитанства. Впрочем, в твоем ремесле честь только помеха.
Герман хмыкнул: мол, не собирается связываться со щенком.
– Вы закончили? – холодно спросил отец. – Продолжайте, – он почти не повысил голос, но палач услышал.
– Папа, не надо! – Митька выкрикнул это шепотом. – Папа!
– Эмитрий! Ты княжич или сопливая барышня?!
Митька стиснул перила, казалось, еще чуть-чуть – и из-под пальцев посыплется каменное крошево.
– Папа, не делай этого. Ну не надо! Пожалуйста! За что? Он защищал замок!
– Прекрати истерику.
Митьке точно шпагой под ребро ткнули, так жестко прозвучал ответ.
– Если ты сделаешь это…
– То что? Ну что же?
Митька не знал. Выдохнул:
– Это бесчестно. Папа, на нашем штандарте уже столько грязи, не добавляй еще.
– Эмитрий, я устал тебе объяснять, что нужно и должно делать с врагами. И пойми ты, наконец, в чем истинная честь мундира. Продолжайте, ну!
Да, отец много раз показывал, как можно перекраивать честь – если это необходимо. Но такая смерть капитану – зачем?! За что?
– Не надо… Россом-покровителем прошу.
Князь Дин не повернул головы. Замерший на время ссоры князя с сыном палач засуетился. Капитана поставили на лавку, накинули по шею петлю. Старик снова посмотрел на чужой штандарт, сплюнул под ноги победителям.