Позавчера пронесся слух, что японцы закончат эвакуацию Владивостока не позже 25 октября 1922 года. И с того момента не утихало паническое бегство белогвардейщины.
Ни единым движением, жестом — не то чтобы словом — не обнаруживал Степкин бурлящей в его душе радости при виде неповторимых картин отчаяния, страха, злобы и дрожи, какие возникали при каждой посадке на очередной пароход.
Моросил необычный для этого времени года дождь, люди промокли, продрогли, грелись у костров, нещадно выламывая на дрова рощу вокруг поспеловской церкви.
Глядя на подобное святотатство, Степкин улыбнулся, вспомнив, как месяца три назад в этой самой церкви служили молебен о даровании победы христолюбивому воинству, которое благословлялось на успешный поход на Москву.
После молебна был парад. Он происходил на обширном плацу, где сейчас мокли под дождем бывшие участники парада — камцы, ижевцы, воткинцы — солдаты «земской рати», на которых «воевода» Дитерихс возлагал все свои последние надежды. Эти воинские части состояли сплошь из кулаков, купчиков, лабазников, попов, прожженных «барабанных шкур» — фельдфебелей и унтеров, мелких заводчиков и прочей публики. Они прошли путь от Приволжья и Приуралья, отметив его страшными преступлениями, разбоем, насилиями, грабежом, убийствами. В сущности, то была огромная шайка уголовников, облаченных в военную форму.
Ради предстоящего парада интенданты вскрыли вещевые цейхгаузы, извлекли из их цинковых недр запасы обмундирования, сшитого, очевидно, еще во времена туркестанской войны. Ратники облачились в долгополые гимнастерки, просторные шаровары, в фуражки с высоким околышем, с подшитыми на затылке и спускающимися на плечи платками, предохраняющими от солнца. Казалось, что чудом ожила какая-то картина Верещагина: до того солдаты на поспеловском плацу напоминали своим видом собратьев по оружию в те давние времена.
Воевода был в умилении и в восторге от инициативы своих интендантов. Он любил все «истинно русское» и много разглагольствовал о возрождении в земской рати русского духа. «Чтоб Русью пахло!» — заклинал воевода.
Над разогретыми солнцем рядами и в самом деле витал дух, исходивший от проплесневелых гимнастерок и шаровар. Истлевшее обмундирование расползалось по всем швам, и солдатам было приказано не делать слишком резких движений до начала парада.
Жители Русского острова и в их числе Петр Степкин наблюдали это неповторимое в своем роде зрелище…
И вот Степкин с затаенной улыбкой смотрел на остатки белогвардейского войска, разгромленного под Спасском и стремительно отброшенного частью на исходные позиции — во Владивосток и на Русский остров. Некоторые бежали сухопутьем в Китай и Корею. Другие совершали сейчас такое же бегство морским путем. В ожидании пароходов солдаты расположились на пристани огромным ералашным табором.
Пройдя по пристани, Степкин свернул налево, в сторону небольшого деревянного домика, стоявшего невдалеке на берегу. Это была поспеловская чайная, которую содержал для пароходных пассажиров грек Кандараки. Чайная служила местом ожидания рейсовых пароходов: другого крытого помещения на пристани не было.
Торговал грек великолепной простоквашей, которую приготовлял из молока, скупаемого у островных хозяек. Простокваша всегда была с погребным холодком, припудренная толченой корицей и сахаром. Подавалась она в толстостенных белых фаянсовых кружках. Здесь же можно было купить американские сигареты и душистый трубочный табак, приготовленный особым способом, на меду. Кандараки сам был заядлым курильщиком.
Степкин открыл дверь и очутился в небольшой комнате, уставленной некрашеными длинными столами на козлах, какие бывают в солдатских столовых. За стойкой сидел в накинутой на плечи дамской плюшевой шубе с кенгуровым потертым воротником Кандараки. Он резал кухонным ножом коричневый пахучий самосад-маньчжурку.
Скамьи, столы и даже грязный заплеванный пол были заняты спящими офицерами. При появлении Степкина один из них обернулся на стук двери, поглядел на Петра диковатыми спросонок глазами. Это был Рядовский.
— А, марсофлот пришел! Ну, как там, каналья, дела? Когда будет для нас пароход? Какую посудину пришлют, не знаешь?