Бессонная память Федоса листала перед ним до боли в глазах засмотренные, зачитанные страницы его трудной и неспокойной жизни. И одна из них появлялась чаще, чем остальные: маковая плантация в Уссурийской тайге, партизанский конный отряд, Егор и его слова, сказанные перед расставанием: «Будет заминка в жизни — обратись к рабочему классу. Подсобим…»
Федос не сомкнул глаз за всю ночь. Угомонился ветер, слышалась утренняя горластая петушиная побудка. Евдокия возилась у печи.
— Во Владивостоке буду — к Егору наведаюсь, коли жив, — сказал Федос жене. — Наверное, в больших начальниках состоит. Подсобит, ежели что…
2
Прежде чем отправиться к Якиму, Федос очистил от снега крышу своей фанзушки: придет оттепель, и, чего доброго, потечет в хату. Снег был пухлый, неслежавшийся, он запорошил тесовую кровлю уже после того, как стих ветер. Грузное, отяжеленное снежными остатками небо над Бакарасевкой подпирали витые белые столбы печного дыма. И от успокоительной утренней тишины, безветрия, жгучего, морозца сделалось на душе у Федоса, после бессонной тревожности, тоже легко и спокойно.
Под ногами крахмально скрипел снег. Для глаза он был обычным, словно в зимнюю пору, но пахло от него весенней свежестью, будущими речными разливами, урожайными дождями, прелью вспаханной земли, молодыми травами.
Яким жил на другом берегу Чихезы. На пологом склоне сопки стояла четверка построенных на городской лад двухэтажных домов. Чуть поодаль виднелось приземистое шлакобетонное здание с шиферной крышей: столовая. На опушке редкого лесочка красовались добротные конюшни и скотный двор. Постройки принадлежали сельскохозяйственной коммуне «Звезда».
Федосу вспомнилась история «Звезды». Несколько демобилизованных красноармейцев, служивших на Дальнем Востке, договорились между собою остаться навсегда в здешних краях, осесть на уссурийской земле. Зачинщиком всему был Яким Лобода. Ребята решили создать образцовую сельскохозяйственную коммуну, пригласить в нее желающих красноармейцев из увольняющихся в запас. Задумано было так: построить жильё, различные службы и первый год поработать самим, поднять хозяйство. А потом уж приглашать под новую крышу своих родичей, жен и невест.
В губкоме нашлись товарищи, которые охотно поддержали идею создания такой коммуны. Новоселов ссудили деньгами, дали необходимые строительные материалы. Позже район передал новому хозяйству небольшое стадо коров, табунок лошадей да десятка два овец. Яким уговорил строиться на бакарасевских землях, благо хорошо их знал и крепко любил. И вскоре на берегу Чихезы, напротив широко и по-станичному просторно раскинувшейся Бакарасевки, появились необычные для села дома по два этажа каждый. Бакарасевцы приходили сюда — одни помогать, другие посудачить, третьи позлословить: как, мол, крестьянину жить в таких-то домах? Ни русской печи, ни подпола… А коммунары смеясь объясняли:
— Печка у нас одна, общая — в нашей столовой. Там будем и хлеб выпекать. Чего хозяйкам зря у квашни терять времечко?..
Критики не унимались:
— Стаюшек нема. Где курей, утей будете держать? Или не положено?
Коммунары отвечали:
— Куры — на ферме. Надо будет яичек — получим там. Все — общее.
Яким и его товарищи переселялись в свой коммунарский городок радостно. Их горячим сердцам не терпелось приблизить час победы коллективного начала над скопидомской ограниченностью, над извечной деревенской разобщенностью, над постылыми межами, издавна разделявшими людей. Их беспокойным душам мечталось поскорее очутиться в «коммунии», перемахнув в ее заманчивую неизведанность через все предварительные этапы — товарищества по совместной обработке земли, артель.
И они трудились, вкладывая в дело не только силу своих рук, но и жар молодых сердец.
Первый год принес коммунарам немало радости. Работали дружно, людей цементировала армейская дисциплина, крепость которой не убавилась и после демобилизации. И если случайно находился человек, нарушавший установленные правила, его быстро всем коллективом призывали к порядку.
Но многое из того, что организаторам нового хозяйства казалось гладким в предположениях, овражисто легло на дальнейшем пути. Первые размолвки и заминки начались с приездом семей коммунаров. Кое-кому из родных не все нравилось в коммуне. Неуютно было без привычных печей, хотя готовить еду и выпекать хлеб не было надобности: рядом стояла столовая с пекарней при ней. Огорчало отсутствие огородов, не нравились и двухэтажные дома. Тосковали без домашней живности — поросят, кур, гусей. А пуще всего смущало людей распределение доходов: все получали поровну — прилежание, качество выработки не брались в расчет.