И вот пришла долгожданная весна — снежная, бурная, тревожная. Но не принесла она Харитону ничего утешительного. Правда, папа римский звал в крестовый поход против Советского Союза. Но Харитону от этих призывов было не легче. Сокрушающим кулацкие хозяйства потоком захлестывала дальневосточные села сплошная коллективизация. Она вздымала на крутую волну вчерашних единоличников, сплачивала и объединяла их силы. Это неудержимое весеннее половодье подбиралось и к заимке Шмякина. Харитон знал: не сегодня, так завтра подойдет и его очередь, раскулачат и — всему конец.
Харитон не стал ждать, когда к нему явится Яким со своей компанией. Он решил уйти за кордон, уничтожив все, что сегодня ещё принадлежало ему, но что завтра будет принадлежать другим…
Одевшись, Харитон сходил во двор и притащил в избу несколько охапок соломы, будто бы топить печь. Он разбросал ее по полу, обложил ею принесенную еще днем вязанку дров. Вылил на солому, на постель и дрова оставшийся в четвертной бутыли керосин.
Харитон забросил за плечи мешок, приладил ружье. И вдруг ему послышался за окнами вроде бы чей-то голос. Осторожно вышел Харитон в сени, постоял, затаив дыхание. Теперь он ясно различал заглушаемое временами ревом пурги жалобное блеяние овцы в закуте. «Не иначе — волк», — заключил Шмякин. Потом блеяние стало тревожным, перешло в хриплый предсмертный крик. Харитон снял с плеча ружье. Но тут же остановился: «Поздно уже. Да и — прах с ней, и так все погибло».
Он открыл дверь, в испуге оглянулся с порога на возникший за спиной шум. Из дыры в развороченной крыше закута выметнулась серая, едва различимая тень и растворилась в буранных облаках снега. В закуте уже не слышалось блеянья. Волк ушел — либо насытившийся, либо спугнутый Харитоном.
Войдя в хату, Харитон, обжигая пальцы, снял с лампы стекло, выкрутил фитиль, поднес коптящий язычок огня к соломе. Заслонку в печи и задвижку в трубе он открыл заранее. Сизый дымок пополз в топку. Хата стала наполняться дымом. Харитон вышел, запер за собой дверь на замок. После этого ударил прикладом двустволки по одному из окон, стекло тоскливо тенькнуло, посыпалось ледяными осколками на снег. От притока воздуха с улицы создалась тяга, и огонь в комнате разгорался все сильнее и сильнее.
Давно и обдуманно готовился Шмякин к тому, что сделал сейчас. Не раз мысленно видел он разрушительный огонь, уничтожающий кровное добро. Видение пожара являлось Харитону во сне и наяву. Он свыкся с тем, что должно было произойти, и потому не ощутил ни дрожи в руках, ни трепета в сердце, когда вздувал огонек.
Не оглядываясь, Харитон торопливо уходил к дубнячковой сопке, в сторону Волчьего лога, в забураненные, нехоженые места, ведущие сокращенным путем к полустанку Кедровка, на который Шмякин рассчитывал попасть к приходу товаро-пассажирского поезда. Харитон шагал, не сгибаясь под тяжестью заплечного мешка. В размашистой походке невозможно было обнаружить и малого намека на бегство. Он шел обычным шагом охотника, привыкшего к дальним переходам.
У подножья сопки Харитон остановился и посмотрел на свою заимку. Багровое облако клубилось над ней. И только сейчас ощутил Харитон, как неудержимо колотится сердце. Он снял шапку, перекрестился и, цепко хватаясь руками за мерзлые корявые стволы дубков, стал подыматься на сопку.
В минуты, когда пурга делала короткие передышки и снег не так густо метелил, зарево пожара красноватым отсветом ложилось на дорогу. Харитон различил бегущего человека. Вскоре тот очутился у самого подножья сопки, в нескольких шагах от Шмякина. Харитону показалось, что бежит Яким. Кровь тяжело ударила в голову. Не раздумывая, Харитон снял с плеча ружье, вогнал патрон и, почти не прицеливаясь, выстрелил. Человек рухнул на дорогу. Так падали когда-то сраженные шмякинскими «жоканами» безвестные таежники, промышлявшие в богатой Уссурийской тайге.
«А что, если то не Яким? — спросил себя Харитон. — Черт с ним. Пусть даже и не Яким, какая разница? Все одного поля ягода…»
Харитон продолжал взбираться на сопку. Перевалив ее, он пошел Волчьим логом к полустанку Кедровка. Шмякин не боялся погони: следы на снегу заметало пургой. А пока хватятся — Харитон будет уже далеко.
Он шагал, не обращая внимания на голодное завывание волчьих стай, зимовавших в овражке. Харитон отчетливо видел весь свой дальнейший путь. Он тянулся сквозь великий уссурийский лес, через реки, по тропинкам, проложенным охотниками и женьшеньщиками, по болотам и марям, где кочки, будто чьи-то отрубленные головы с травяными чубами на затылках, лежат, как на чудовищном поле битвы.