Дерябин тоже сел в кресло, закурил сигаретку. Он с тяжелым чувством думал о событиях в его жизни: неудачах с «Миражем», камчатских трудностях, разрыве с сыном.
Шао не удивила просьба Дерябина: за последнее время он не раз оказывал подобные услуги людям дерябинского круга — всякого рода нэпманам, крупным домовладельцам, темным личностям, причисленным к категории лишенцев.
— Тебе один ходи или бери мадама, Юрка? — деловито поинтересовался Шао.
— Пока один, — не сразу ответил Дерябин. — Устроюсь там, а после и за ними пошлю.
— Ладно, моя завтра один люди посылай, проводит тебя в Харбин, — пообещал Шао.
— Нет, сам поведешь. Я тебе заплачу хорошо, у меня там деньги есть. Есть деньги, Шао, есть! — выкрикнул Дерябин неестественно громко, будто простонал, и деликатный Шао понял, как тяжело его старому клиенту расставаться с этим городом, с большим роскошным домом, с женой и сыном — со своим прошлым и настоящим. И не так-то легко и безопасно отправляться теперь за границу тайными таежными путями.
— Ладно. Тебе бойся не надо. Я сам ходи. Тебе хороший знакомый есть, моя понимай. Обмани нету.
Шао церемонно откланялся и неторопливо вышел из кабинета.
Дерябин долго сидел за столом не двигаясь. Он слышал, как прощался Шао с мадам Дерябиной, как поздоровался с вошедшим Изместьевым. «Опять этот нытик приволокся», — с раздражением подумал Дерябин. Но долг вежливости требовал присутствия хозяина среди гостей, и Дерябин направился в столовую. Проходя мимо комнаты Юрия, он увидел, как сын складывает вещи в старенький потертый чемодан, принадлежавший некогда Василию Тихоновичу. Дерябин-старший любил ездить с этим чемоданом по своим многочисленным торговым делам, а в последнее время хранил в нем богатую коллекцию конфетных оберток: старик на склоне дней пристрастился к сладкому. После его смерти чемодан перешел к Юрию, в нем хранился различный инструмент для выпиливания, выжигания, обрезки железа, фанеры, проволока, шурупы, гвозди, куски столярного клея — всевозможная хозяйственная мелочь молодого парня, у которого мальчишеские увлечения ремеслами быстро сменялись одно другим. Сейчас весь этот хлам был вытряхнут на пол, а в чемодан беспорядочно напихивались вещички Юрия, с которыми он уйдет в новую, им самим избранную жизнь.
Павел Васильевич остановился, поджидая, пока сын выйдет из комнаты.
Юрий захлопнул чемодан, приподнял, пробуя вес. В комнату вошла заплаканная мать, сунула сыну свернутые в трубочку деньги.
— Это совсем лишнее, — вяло запротестовал Юрий, но деньги взял.
— Вы берегите его, Гриша, — заискивающе попросила Дерябина.
— Зазря вы, ей-богу, беспокоитесь. Считайте, что всё вроде понарошку. Жить будете врозь, а сердцем — вместе, — успокаивал Гришка.
— Боже, боже! — вздыхала Дерябина. — Предчувствие меня никогда не обманывало. Я ждала несчастья.
Юрий, не обращая внимания на вздохи матери, деловито перекидывался с Гришкой торопливыми фразами, из которых Дерябин понял, что сын поступает на Дальзавод. «Ну, если так, то моя забота кончилась. С голоду не пропадет».
Дерябин слышал, как прошли по коридору Юрий с Гришкой, провожаемые женой, как она бестолково и беспомощно что-то говорила сыну в напутствие. Слышал, как распахнулась в прихожей дверь и гудение ветра ворвалось в дом. «Даже не попрощался с отцом», — возмутился Дерябин и прошел в столовую, где его дожидался Леонид Алексеевич Изместьев.
А Дерябина в это время стояла перед открытой дверью и силилась разглядеть в снежном дыму удаляющуюся фигуру сына. В коридоре летали занесенные ветром снежинки, ничего не было видно, и, постояв немного, Дерябина закрыла дверь и, потрясенная случившимся, оглушенная грохотом и воем тайфуна, прошла в столовую. Заметив комки глины на полу, оставленные сыном после дикой чечетки, Дерябина принесла веник, совок и подмела сор.
Павел Васильевич сидел угрюмый, насупившийся, густо дымил папиросой, барабанил по столу и рассеянно слушал Изместьева. Тот гладил белой, безжизненной рукой с плоскими, словно расплющенными пальцами стриженую голову и пристально смотрел перед собой близорукими темными глазами навыкате. Другой рукою он придерживал янтарный мундштук с самокруткой и курил, не затягиваясь, часто причмокивая тонкими губами, набирал дым в рот маленькими порциями и тут же выпускал его обратно. Вокруг головы Изместьева плавал спокойный сизый дымок, и казалось, что голова дымится.
Изместьев и Дерябин были родственниками: когда-то Дерябина сосватала за Изместьева свою сестру. На правах близкого человека Изместьев посвящал Дерябина во все заводские новости. К ним Павел Васильевич проявлял ревнивый интерес: на Дальзаводе строился рыболовецкий флот. Неудачи на заводе радовали Дерябина, и, зная это, Изместьев охотно потчевал своего родственника такими известиями.