Внутри сего здания строгого классицизма при Царе была белая мебель с позолотой, а на лестнице, выложенной мрамором, стояли кадки с деревцами и кустарниками, доставленными из экзотических стран. В их ветвях в клетках, скрытых в зелени, щелкали канарейки.
Давно здесь не стало ни растений, ни птиц. Орловский, поднимаясь по затоптанной центральной лестнице, с привычным раздражением смотрел на изуродованную стену рядом, где святыней когда-то покоилась мраморная плита с высеченными фамилиями жандармов, погибших за Веру, Царя и Отечество. Разгромили и картинную здешнюю галерею с едва ли не лучшей коллекцией живописи в России, включавшей портреты всех русских Императоров, написанных выдающимися мастерами.
Зато на втором этаже многое осталось незыблемым в огромном зале с «книгой живота» — грандиозной картотекой. Орловский, создатель личной объемнейшей Картотеки на политических преступников, подозреваемых в шпионаже лиц, большевистских разведчиков и пропагандистов за рубежом, постоянно пополняемой Оргой, со страстью знатока всегда любовался на это великолепное детище господ полицейских.
Тут на Фонтанке числились все, когда-то в чем-то незаконно обратившие на себя внимание. Все, вплоть до скандалистов в ресторациях, завсегдатаев домов терпимости, болтунов на антиправительственные темы, до случайных авторов газетных заметок и потерявших паспорт, не говоря уж о всех «мастях» уголовников и революционеров. Когда-то за несколько минут можно было получить из картотеки Департамента нужные сведения на сером листе бумаги. Для этого при Государе ежедневно сюда стекались сообщения с раскидистого древа полиции и от лиц, неприметно служивших ей за страх и за совесть.
Кабинет Орловского был на третьем этаже, где и раньше помещался сыск. Он как владение председателя Центральной следственной комиссии соседствовал с существовавшим при ней Центральным бюро уголовного розыска. На четвертом же этаже когда-то восседали самые светлые головы Департамента, разрабатывавшие за счет мощной картотеки и отборных сотрудников, агентов хитроумные акции против врагов Империи, там находился архив с наисекретнейшими документами на провокаторов. В тот терем, куда взлетал бесшумный лифт, неслышимый даже в нескольких шагах, мог заглянуть далеко не каждый.
«Однако, — усмехался Орловский, снимая шинель у себя в кабинете, — все это в Петрограде исчезло тоже почти без шума. И на четвертый этаж из-за разбитого лифта теперь поднимаются на своих двоих совершенно затрапезные товарищи, и с не меньшим талантом придумывают операции против бывших здешних сотрудников».
Резидент мог бы подытожить, что ежели б не его нынешняя деятельность и работа других подпольщиков, то можно было сказать: Империю канарейками прочирикали и за полушку отдали вслед за Верой и Царем. Зачем же тогда и оставшееся «третьестепенное» Отечество? Но господин Орловский был не в состоянии и в шутливом размышлении допустить такой крамолы. Уже этим он словно изменял присяге, данной им умученному Государю, помазаннику Божию, который, подобно Христу, и мертвый являлся для его высокородия живым.
Орловский сел за стол, посмотрел на морозные узоры окна и вспомнил, как узнал о Государевой гибели.
В июле в Москве в здании ВЧК вместе с Дзержинским Орловский по контрразведывательной линии против немцев опрашивал агентов, когда тому вручили телеграмму.
Он быстро прочитал ее, у и так неврастеничного Дзержинского ожесточенно забегали глаза. Председатель чрезвычайки вскочил, воскликнув:
— Опять они действуют, не посоветовавшись со МНОЙ!
Дзержинский выбежал из комнаты и поехал в Кремль.
Лубянка была взбудоражена — якобы Императорская Семья расстреляна в Екатеринбурге без ведома руководства ВЧК! Докопаться до истинных подробностей было невозможно, как Орловский ни старался через своих самых отменных осведомителей. В общем же выяснилось, что Свердлов по настоянию Ленина разработал план расправы вместе с военным комиссаром и главным чекистом Уральской области Голощекиным.
Непосредственно расстреливал со своими людьми Царскую Семью комиссар юстиции и член местной ЧеКи Юровский. После этого в комнату Ипатьевского дома с убитыми приехали Голощекин, председатель исполкома Уралсовета Белобородов, начальник революционного штаба Мебиус и один из ближайших помощников Юровского, комиссар снабжения Уральской области Войков. Юровский вместе с Войковым в лужах крови тщательно осматривали расстрелянных, снимая с них драгоценные цепочки с крестиками, кольца, браслеты, серьги.