Капитан Знаменский перед ночным броском через ледяное море не мог увлекаться виски, лишь чокался «споловиненной», по традиции кают-кампании «Памяти Азова», рюмкой, продолжая невесело размышлять: «Какая тут у многих твердая уверенность в победе над красными! Для них большевистские войска представляют собой не более чем толпу оборванцев. И никто не хочет учесть то, что они по-народному противопоставляют нам, «барским элементам». Это инстинктивная спаянность массы, вроде физического закона сцепления однородных частиц. Противостоять им можно только таким же монолитным чувством патриотизма… Но где он у интеллигенции, возомнившей, что сможет сменить в элите русского общества дворянство?»
На обратном пути, крутя штурвал в кренящейся рубке с катком на полу, Знаменский думал уже о прощальных словах Павлика Шувалова, ходившего в Петроград и морем:
— Знаете, мне ужасно не нравится, как работают кронштадтские береговые прожектора. Если катер поймают в лучи три штуки сразу, ему не уйти. Красным чертовски удобно будет стрелять по нему.
Катер был уже на траверзе Сестрорецка, когда неподвижно висевший узкий прожекторный луч с Лисьего Носа рванулся и начал метаться по воде.
Знаменский дал полный ход так, что мотор застонал и катер стал яростно срезать верхушки волн. Но слева обрушилась огромная световая стена всех цветов радуги — прожектор поймал судно… Сразу спереди и сзади ударили еще два ослепителен кту луча. Три прожектора повели катер. Загремели пушки из форта, море вокруг закипело от разрывов.
На полном ходу капитан повернул вправо и на несколько мгновений ушел от лучей. Но они щупальцами марсианина из романа Уэллса забегали, и снова накрыли катер, и опять Знаменский переложил руль.
Орудия неумолчно били, нащупывая катер своими прицелами. Надо было, отрываясь от лучей, огибать Кронштадт вдоль южного берега залива мимо Ораниенбаума и Стрельни. И Знаменский сумел обмануть пограничников переменой курса. Катер уходил между фортом Обручева и Толбухиным маяком, а их прожектора продолжали шарить на старом месте.
Машина стучала безупречно, капитан приободрился, вытирая с лица соленую испарину пота и моря. Однако недалеко от форта Обручева его снова накрыл прожектор из Кронштадта!
Близкий луч ослеплял, Знаменский едва ли не наугад бросил судно в сторону, да безуспешно. Капитан еще дважды перекладывал руль, но луч висел на катере, как борзая на волке. Курс был потерян.
Сильнейший толчок и удар потрясли катер, в машинном отделении раздался грохот железа… Зато «цепной» луч прожектора, летевший за ним с одинаковой скоростью, соскочил и по инерции умчался вперед.
В мертвой тишине катер сидел на чем-то. Знаменский ждал звуков врывающейся через развороченную обшивку воды, как когда идут ко дну. Однако царствовали безмолвие и темнота. Моряк огляделся, ориентируясь по огням справа, слева и позади. Это был большой Кронштадтский рейд — огни Ораниенбаума, форта Александра Третьего и форта Обручева.
Андрей Петрович пошел на корму и увидел, что ее конец сидит на высоком бревенчатом волноломе, как скакун, в общем-то взявший барьер. Моряк уперся крюком в волнолом и судно легко скользнуло в воду. Однако в машинном отделении он обнаружил, что мотор раскололся надвое.
До рассвета, когда советские патрульные суда обнаружат беспомощный катер, было полночи. Знаменский подумал, что его все-таки должна миновать общая участь белых моряков, утопленных с балласти-ной на ногах. На машине был закреплен динамитный патрон, чудесно уцелевший при ударе о волнолом. Утром Андрею Петровичу нужно было лишь дернуть за рукоятку рычага, чтобы по-капитански взорваться вместе с судном. А пока от страшной усталости Знаменский в каютке под палубой лег, завернулся в подаренные ему гельсингфорсцами одеяла и провалился в сон.
Капитан очнулся спустя пару часов, выбрался на палубу и увидел, что огни, по которым он определялся после крушения, смещены, теперь они были дальше…
— Неужели произошло еще одно чудо? — заговорил Знаменский сам с собой. — Да, ораниенбаумские огни были больше слева, но сейчас перешли на линию огней форта Александра Третьего… Катер несет, тащит довольно медленно, однако он движется.
Моряк понял, что с юга подул сильный ветер, который спасает его. Надо было повернуть катер носом по волне и поднять сделанный из чего-то парус!
На судне не имелось ни весла, ни простой доски, чтобы развернуться. Тогда капитан придумал плавучий якорь. Он быстро вылил из десятка бидонов бензин и снова герметически их закупорил. На длинной веревке в воде завел гирлянду бидонов с кормы. Постепенно подтягивая и отпуская веревку, добился, чтобы катер встал в нужном направлении по волне. Для паруса Знаменский поднял с палубы длинный, сплетенный из веревок мат и на двух флагштоках укрепил его.