Глядя на уронившего голову на грудь, задремавшего Бориса, резидент стал перебирать в уме их возможные комбинации.
Утром Ревский с отлично подделанным паспортом на чужое имя беспрепятственно миновал советско-финскую границу. А Орловский встретился с Мо-гелем-Ванбергом и поручил ему разузнать все, что сможет, у Вальтера Бартелса о Муре Бенкендорф. Он разрешил ему идти с немцем на любые ухищрения во имя качества этих сведений.
Вечером агент Могель, известный как Ванберг резиденту германской разведки Бартелсу, сидел с тем в ресторации и ужинал за его счет. Он слушал вежливые рассуждения Вальтера на отвлеченные темы, сноровисто действуя ножом и вилкой, пока не ощутил себя достаточно «экипированным», чтобы начать атаку.
— Бывают, герр Бартелс, случайности, от которых напрямую зависит судьба человека, — проговорил агент. — Особенно коварно это для людей, ведущих двойную жизнь. Тут ни для кого нет различия, даже для ослепительных красавиц, титулованных особ. Возьмем, например, такую знаменитость, как графиня Мура Бенкендорф.
Он умышленно замолчал, неторопливо поглощая ликер из рюмки. Вальтер, не выдавая интереса, небрежно провел пальцами по шишкам редковолосого черепа, похлопал белесыми ресницами, рассеянно заметив:
— Бенкендорф — известнейшая в России германская фамилия.
— Муру — Марию Ипполитовну Бенкендорф — вы должны знать, потому что она жила перед Великой войной в Берлине со своим мужем, дипломатом русского посольства.
Бывший сотрудник министерства иностранных дел Германии Бартелс предпочел демонстрировать дальнейшую забывчивость:
— Ее мужа я, наверное, имел удовольствие видеть на приемах, но запомнить всех жен русских берлинцев, даже красавиц, увы, герр Ванберг, был не в состоянии.
Могель уставился на него веселыми глазами со вздрагивающими антрацитовыми зрачками:
— Однако именно с Мурой Бенкендорф я видел вас на прошлой неделе в Александро-Невской лавре.
Не растерялся немец и теперь:
— Неужели? Я католик, мне нечего делать в русской церкви. Ну, разве что заглянул случайно, дабы полюбоваться на несравненные древние иконы. Ген-нау, я вспоминаю, так и было.
Как мальчишка, Могель тряхнул «проволочной» головой, потирая толстые ладони.
— Я же и говорил: случайности нашей подпольной жизни, дорогой Вальтер! Вы стояли с графиней Бенкендорф в лавре рядом и разговаривали, — попытался обмануть его агент, видевший в церкви лишь почти неуловимые движения рук Муры и Бартелса в передаче-приеме конверта, безусловно, с донесениями.
Бартелс иронически посмотрел на него:
— О, герр Ванберг! У вас, как и у той фрау, немецкая фамилия, но вы имеете русский фантазиш, — сбился-таки он на акцент.
Могель учтиво поклонился, подлил себе ликера, отхлебнул его и взялся за дело с другой стороны:
— Впрочем, навести справки об этой весьма интересующей меня даме можно по-разному. Но если я и ошибся в вашем знакомстве с нею, то все равно вам не должно быть безразлично, что Мура, оказавшаяся рядом с вами в почти пустой церкви, агентка чрезвычайки. Человека из иностранного консульства такое должно насторожить в любом случае.
Вальтер внимательно глядел на него, щуря водянистые глаза.
— Геннау. И вы имеете точные сведения о работе этой Бенкендорф на ЧеКу?
— В том и неувязка, что не имею доказательств, но почти уверен в своем утверждении. Мне об этом сообщили знакомые из Москвы. Я пекусь о вас, вашем окружении, герр Бартелс, так как являюсь вашим компаньоном в очень интересных для ЧеКи наших финансовых операциях. Если вы не хотите говорить откровенно о графине Бенкендорф, то хотя бы подскажите направление, по какому я смог бы убедиться в обоснованности или необоснованности моих подозрений.
Бартелс взял свою прислоненную к столу около стены мощную трость — вместилище шифровок — и, переставив ее между коленей, охватил рукоять, как скипетр самодержец. Заговорил, ожесточенно вращая глазами:
— Моя жизнь теперь в Петрограде очень нелегка, герр Ванберг. О да, до того, как в прошлом месяце началась революция и в Германии, мне жилось здесь зер гут. Я обладал отменный апартамент в германском консульстве, руководимом герром фон Брейтером. Я скромно делал мой дело, потому что мы были большой друг большевик после соглашения в Брест-Литовск. Однако и тогда меня ненавидели чекисты хотя, яволь, главными недругами их всегда являлись люди из стран Антанты. Но в ноябре, когда германские большевистен подняли мятеж в мой фатерлянд, на следующий же день чекисты ворвались в наше консульство и искали меня убить.