Расстаравшегося на свою «бильярдную» голову Михаила Иосифовича Гольгинер немедленно арестовал и приказал отвести в камеру. А чтобы не удрал Целлер, он отправился к его кабинету с двумя помощниками, радуясь, что тот в начавшуюся ночь еще на службе.
Ничего не подозревающий Яков Леонидович спокойно поднял глаза на открывшего дверь Альберта Артуровича Гольгинера, который сначала в одиночку зашел в его кабинет с обычным приветствием:
— Здравствуй, Яша, как поживаешь?
— Неплохо, когда избегаю всякого этикета и помпы, — пошутил бывший антрепренер, поднимаясь из-за стола, чтобы пожать Гольгинеру пятерню.
В ответ Альберт Артурович выбросил из-за спины заведенную туда руку с револьвером и направил его тому в грудь.
— Не шевелись! Ты арестован. Товарищи! — позвал он помощников.
Вбежавшие чекисты бросились на Целлера, вывернули ему руки назад и потащили в коридор.
— Альберт, ты что? Какое мне предъявляется обвинение? — кричал и хрипел Целлер, когда его волокли в подвал, ударяя по лицу и ребрам, чтобы не вырывался.
Гольгинер не снизошел с ним до объяснений. Он приказал поместить Целлера, чтобы стал посговорчивее, в помещение № 96 со всяким сбродом.
Яков Леонидович давно ждал самых неожиданных развязок своего неблагополучия на Гороховой: избиения, пыток, немедленного расстрела, глумления на допросах, — но не мог и представить себе, что его, начальника с огромными полномочиями, другой комиссар бросит в самую жуткую кутузку.
Эта большая комната была набита десятками шестью человек, улегшихся спать на плотно поставленных к стенам кроватях с рваными мочальными, соломенными матрасами и на всем грязном полу. Арестанты надрывно храпели и стонали во сне, валяясь почти голыми в духоте с испариной от вонючих тел, мочи из бадьи параши и прокисшего табачного дыма. Сесть было негде, Целлер стоял у захлопнувшейся двери в узком проходе, все еще не веря, что ему придется жить на этой помойке.
Стриженый наголо субъект, дремавший за небольшим столиком перед единственным окном, положив голову на скрещенные руки, поднял ее, взглянул на комиссара и зловеще проговорил:
— С пролетарским приветом тебя, Целлер. И ты влип! Твои друзья когда еще тебя расстреляют, а вот эта братия, — он широко повел рукой в грязном рукаве рубашки и притопнул ногой в рваной штанине и опорке, — вполне возможно, что удавит твою чекистскую глотку как только проснется.
Узнал Яков Леонидович в нем бывшего рабочего Экспедиции заготовления государственных бумаг Леонтия Тушкова, активиста рабочего движения с 1905 года, неоднократно являвшегося депутатом от бастующих пролетариев в переговорах с предпринимателями и царскими чиновниками. Целлер помнил его по совместным общественным делам при власти Временного правительства.
— Тушков, ты почему здесь? — обратился к нему Целлер, радуясь, что это хотя бы не подследственный, допрошенный когда-то им с пристрастием.
Умеющий выходить из разных положений Яков Леонидович прошагал к тому уже с приятельской улыбкой. Тушкову пришлось потесниться на скамейке, на краешек которой присел Целлер.
— Ты, Яков, знаешь, — менее раздраженным тоном продолжил Тушков, — что я всегда был социал-демократом и защищал рабочих, хотя они, подлецы, того и не заслуживали. Но для негодяев-большевиков я оказался черносотенцем, они стали меня всячески преследовать. Не раз арестовывали и выпускали; приходилось скрываться, менять наружность и паспорт. И вот опять взяли, обвиняя в какой-то агитации… Скоро на долгий срок переведут в «Кресты» или на пересылку. А, плевать, но тебе в этой комнате нельзя оставаться, постарайся попасть в политическую камеру. Я все же сочувствую тебе, потому как знаю, что вступил ты в коммунисты, лишь когда подался за наваристым куском в ЧеКу эту вонючую. Ты всегда беспринципным был.
Целлер сидел, опустив голову, горестно сложив волосатые кисти на коленках. На последние слова поднял избитое жирное лицо, тряхнул растрепанными волосами и слезливо сказал:
— Твоя правда, Леонтий. Я же театральным делом в антрепренерах всегда промышлял, а после февральского переворота зачем-то полез в актеры — натянул форму офицера милиции и так далее. После нового переворота пошел и к этим в чекисты, но они теперь отблагодарят лишь пулей. — Тем не менее, он зорко огляделся и осведомился: — Что тут за народ?