— Хуже всякого ночлежного дома, настоящая яма! Вон в углу храпят четверо ломовых извозчиков, забранных за участие в забастовке. В том углу — восьмеро матросов, убили боцмана. Рядом — компания красноармейцев, напились и избили комиссара. А вон в самом дальнем углу лежат настоящие уркаганы, чуть что не по ним — будешь на ножике торчать.
Целлер кивнул на арестантов в армяках, клубками свернувшихся на полу около самого прохода.
— Это что за мужичье?
— О-хо, — поскреб грудь под рубахой и засмеялся Тушков, — полные дурбени. Приволокли этих крестьян сюда как спекулянтов. А суть в том, что прибыли они летом в Питер за косами с деньгами от деревенского мира. Но им тут объяснили, что за купюры ничего не купишь; что если б имели они, например, сахар, то за каждый его фунт можно взять по две косы. Они лето и осень собирали всей деревней сахар по кусочкам, набрали 20 фунтов, снова поехали в Питер. Ну, и арестовали их с такой сахарной поклажей как спекулянтов прямо на вокзале. Сахар реквизировали, а если отсюда выпустят, домой им возвращаться нельзя, никто в деревне не поверит в эту историю.
Рядом с «сахарными» беспокойно заворочался, застонал во сне еще один, видимо, крестьянин в измусоленном полушубке.
— А это мается истинный спекулянт, — отозвался Тушков. — Он вон с тем лохматым мужиком привез продавать два пуда сметаны по высокой цене. От этих всей нашей камере большая польза, часть их реквизированной сметанки-то кладут и нам в щи. Завтра попробуешь, коли останешься жив.
Он весело подмигнул Целлеру, почесал грудь, лег головой на стол, оперевшись на сгиб локтя, и вскоре заснул. Яков Леонидович сделать этого не смог, потому что до рассвета сидел, вздыхая и сжимая руки, в прощании с жизнью.
Как только с утра спящие зашевелились, дверь камеры открылась, и выводной чекист крикнул:
— Целлер, на выход!
Неизвестно, куда был этот для Якова Леонидовича новый «выход», но он испытал облегчение.
В коридоре конвоир, хорошо знакомый с ним, как и все «гороховцы», ободрил:
— К политическим веду. Еще ценят вас, раз приказали перед подъемом убрать от этой опасной сволочи.
Он ввел бывшего комиссара в маленькую комнату, где находилось пятеро. Каждого Целлер знал по делам своего отдела или слышал об узниках: два генерала, виленский предводитель дворянства, министр Временного правительства и князь. Господа, проснувшиеся от грохота замков, одинаково ненавистными взглядами посмотрели на него.
Здесь от тесноты тоже была духота, но, главное, глаза арестантов показались Целлеру даже ужаснее, чем могли быть в камере 96. Там ему грозила расправа бандитов как с любым «стрюком», а здесь отвращение было идейным: благородных жертв к большевистскому палачу, — и обрекало на самую унизительную и жалкую участь. Между столом и повсеместно занятыми кроватями в комнатушке оставался небольшой проход. Целлер, ежась толстыми шеей и плечами под пронзительными взорами, поискал глазами, где же он может расположиться.
Седоусый генерал бросил брезгливо:
— Пройдите в соседнее помещение, там вам найдется место и даже товарищ.
К соседям вел узкий, темный коридорчик. Пройдя по нему, Целлер увидел еще одну каморку с четырьмя кроватями и двумя столами, на которых в рваных покрышках валялись соломенники, слежавшиеся до сплошных бугров. Это тоже были спальные места, одно — незанятое. Среди здешних арестантов Целлер узнал «товарища», о котором ехидно сказал генерал.
То был знаменитый предводитель матросской банды налетчиков по кличке Черный Капитан, оттого что носил офицерский морской китель старого образца. Попался он при ограблении очередной квартиры с двумя подручными матросами, которых чекисты сразу поставили к стенке. А Черный Капитан, сдав и остальных членов банды, пребывал в добром здравии, хотя тех по очереди расстреливали. Он настолько приглянулся чекистам, среди которых допрашивал его и Целлер, что уже был здесь вроде расконвоированного, привлекался к разным работам вне камеры в здании.
Черный Капитан приподнялся на своем ложе и приветствовал Целлера уже на «ты»:
— Здравия желаю, Яков Леонидыч! Ложись на свободный стол, отдыхай.
Уже к обеду повели Целлера на первый допрос к занявшему в этот же день его пост начальника комиссаров и разведчиков Гольгинеру. Тому с полного одобрения товарища Яковлевой осталось соблюсти некоторую видимость законного следствия, чтобы подвести бывшего чекиста под смертную казнь, как это постоянно проделывал сам Целлер с противниками чрезвычайки и своими собственными.
Резидент Орловский, потерявший опытнейшего агента Могеля и узнавший о последствиях этого на Гороховой, срочно встретился с капитаном Знаменским в «версальском» кабинете вечером.