Арку поручик миновал, а на улице на него пошли трое, все как на чекистский подбор — с наглыми, бегающими глазами. Откуда тут оказались еще двое? Причем, двинулись облавно, по всем правилам — двое справа, один слева. Лейб-гренадер молниеносным движением одновременно выхватил смит-вессоны.
Бах! Бах! с двух буравлевских рук — один справа упал с пулей в животе, у левого снесло полголовы. Третий чекист отскочил за ближайший угол и открыл огонь. Тут же из арки ударил из револьвера по лейб-гренадеру малый, подбежавший из двора.
У прижавшегося к стене дома, отстреливающего Буравлева были уже раны в ноге и груди. Поручик проковылял до ближайшего уличного парадного, забежал в него.
Правая рука из-за пули, засевшей у плеча, онемела и беспомощно повисла. Алексей сунул за пазуху один револьвер, аккуратно извлек из другого, теперь ненужного, оставшиеся там патроны и добавил их в смит-вессон для левой руки.
Шансов вырваться у него не было, Буравлев собрал боеприпасы для последнего Лейб-гренадерско-го выхода. Он перекрестился, прося Господа простить себя, что делал это левой рукой с зажатым смит-вес-соном. Вспомнил лица Морева, Мурашова, Орловского и горячо поблагодарил Бога за посланную ему доблестную смерть.
Гвардии поручик ударом здоровой ноги открыл дверь и, хромая, шагнул на панель. Буравлев успел расстрелять почти все патроны, когда чекистские пули сбили его замертво на грязный петроградский снег.
Как уславливались с Буравлевым, Орловский ждал его до вечера. А когда стемнело, резидент понял, что, наверное, не зря обнял его горячо поручик на прощание.
Резидент загрузил бумаги, которые пришлось выпороть из подкладки сутаны ксендза, по карманам брюк и старого кителя Буравлева. Натянул полупальто Алексея, надвинул на лоб поглубже найденную в комнате кепку, наверное, — хозяев. Кольт с полным барабаном и запасные патроны разместил в пальтишке, легковатым для декабря.
«Зато бегать ловчее, — улыбнулся он и помолился. — Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй мя».
С дальнего конца 4-й Линии Орловский шел, в отличие от Буравлева здесь утром, разглядывая улицу во все глаза, прислушиваясь.
Поэтому он сумел сразу различить негромкий оклик:
— Сударь!
Агентурщик, немного повернув голову, скосил глаза и увидел, что его нагоняет мальчик в гимназической шинели. Мальчуган, приблизившись к нему, тихо сказал:
— Если вы к гвардии поручику Мурашову, он арестован и там засада. А утром здесь убили его друга, он был в казакине с двумя смит-вессонами. Он отстреливался до конца и пал смертью храбрых, — тонкий голос дрогнул.
Орловский узнал гимназиста по давнему рассказу Буравлева. Резидент обнял его за плечи и свернул с ним в ближайший двор. Они встали там за сараем.
— Ты Митя Беренс? — спросил Орловский. — Мне о тебе рассказывал погибший сегодня здесь лейб-гренадер, — он снял кепку и перекрестился.
Вспомнил агентурщик, что так же, стоя в Москве на улице, они поминали геройскую гибель лейб-гренадера Морева с Алешей Буравлевым.
— Так точно, я сын капитана первого ранга Беренса, — по-юнкерски четко ответил гимназист. — Я после утренней перестрелки здесь дежурю, предупреждаю господ которых сочту в этом нуждающимися.
— Почему ты обратил внимание на меня?
Даже в сумраке было заметно, как Беренс-младший покраснел. Он свел бровки к переносице, пояснив:
— Весьма приметно, что вы оделись в случайную, чужую одежду.
— Ты очень рискуешь.
Мальчик взглянул на него блестящими глазами:
— После гибели папы я обязан это делать.
— Спаси Христос тебя, Митя, — поблагодарил Орловский. — Ты однажды подсказал поручику Буравлеву, как найти Мурашова, а теперь выручил меня. Что же здесь случилось?
— Тот господин, значит, тоже гвардии поручиком был, как Мурашов? Буравлев — и фамилия превосходная… Мне люди тут рассказали, что он стрелял из двух револьверов в чекистов прямо у входа в подворотню дома пять. А когда кончались патроны, пошел на них будто в рукопашной. Я думаю, так гренадерские и флотские офицеры всегда поступают. — Он, снова пунцово зарумянившись, взглянул на Орловского и горячо сказал: — Вы знаете, ведь мой отец красным генштабом командовал, чтобы помогать белым.
— Прекрасно знаю об этом, Митя. Вечная память и твоему отцу. Будем помнить их на закате и рассвете.
— Как хорошо вы сказали! Я непременно запомню ваше выражение, — звонко проговорил мальчик.