Дети Муры с гувернанткой укрылись у знакомых в Ревеле, куда поезда из России перестали ходить еще в октябре. А графиню зимой в начале 1918 года выгнали из ее петроградской квартиры, чтобы разместить там Комитет бедноты. У нее не было драгоценностей, денег, как и родственников рядом: сестры Муры вместе с родителями находились на российском юге, брат — за границей.
Положение сложилось такое, что мужчины из прежнего приличного общества, бывало, стрелялись, а женщины готовы были идти на панель. Но поселившаяся в жалкой комнатке Мура, зная кое-кого из господ британского посольства, пол-января как на службу приходила туда, на Дворцовую набережную, 4, после приемных часов поболтать, посидеть за чашкой чая. И, наконец, тридцатилетний Локкарт, бывший вице-консулом Великобритании с 1912 по 1917 год в Москве, полюбивший там катание на коньках на Патриарших прудах, спектакли Художественного театра, ночные рестораны с цыганами, обратил на нее внимание.
Об этом дипломат так записал в дневнике: «Сегодня я в первый раз увидел Муру…Она зашла в посольство. Она старая знакомая Хилла и Герати, и частая гостья в нашей квартире. Ей 26лет…Руссейшая из русских, к мелочам жизни она относится с пренебрежением и со стойкостью, которая есть доказательство полного отсутствия всякого страха…»
Все, что касалось истории обманутых джентльменов, являлось для Орловского дамокловым мечом. Напрямую с Локкартом он не был связан, но сотрудничал с разведчиком его окружения Сиднеем Рейли, работавшим в России с весны 1918 года под кодовым именем СТ1.
«Кто теперь знает, не рассекретил ли меня Сидней перед главой здешних британцев? — думал Орловский. — И не проболтался ли в таком случае Локкарт о лжекомиссаре своей Муре? Вольно или невольно намекнула она в этом отношении, назвавшись Мурой передо мной как перед человеком ее круга? — неслось у резидента в голове. — Или просто была уверена, что председатель Центральной следственной комиссии СКСО должен слыхать о ней, оскандалившейся по столь громкому делу?»
Как бы то ни было, Орловский постарался придать глазам наиболее отстраненное выражение, проговорив:
— Очень признателен за вашу готовность помочь следствию. Я, как вам уже должны были сообщить, председатель Центральной уголовно-следственной комиссии Комиссариата юстиции, зовут Брониславом Ивановичем Орлинским.
— Какой же вы Иванович, Бронислав? — печальный изгиб губ и бровей дамы изменился на капризный. — Вам пока можно без отчества.
Графиня не мигая смотрела на него расширенными глазами с пляшущими искрами, и Орловский, не избалованный женщинами на советской службе и подпольной работе, взволновался. Как всегда, при рождающемся увлечении дамой он раскаянно думал о своей невесте в Гельсингфорсе Лизе Тухановой, красавице, дочке фрейлины Ее Величества убиенной Государыни Александры Федоровны, но ведь с барышней не видались уже полтора года.
— Благодарю вас, гражданка Бенкендорф, — кивнул Орловский Муре и сделал знак вошедшей стенографистке усаживаться, начинать запись, снова обратившись к свидетельнице: — Так что же вы видели?
Мура вздохнула и заговорила со своим акцентом:
— Я шла по двору дома, около которого все случилось, возвращаясь от знакомых в полдень. И когда выходила через арку на улицу, сначала услыхала свист, стук и завывания. Выглянула из-за угла и вижу, что на тротуаре сидят трое в дезабилье: двое мужчин в исподнем, а дама в совершенном неглиже. А перед ними по мостовой скачут несколько пребольших фигур в белых одеяниях. Как вдруг от них отскакивает высокая девушка, полностью затянутая в белое! Она, взлетая и опускаясь, приближается к жертвам. Приседает сначала около женщины, берет ту за голову и начинает ее вертеть, пока дама не теряет сознание.
— Как это «вертеть»? Нельзя ли поточнее?
— Из стороны в сторону, будто откручивая. Потом девица начала делать то же самое с мужчинами.
— И те не сопротивлялись? — спросил Орловский. Графиня еще шире распахнула манто, отодвинув на круглое колено муфту, пальцами в кольцах оттянула жабо на шее. Видимо, из-за духоты или подступившей тошноты ответила тихим голосом:
— Этого не знаю, мне стало плохо, и больше я ничего не успела увидеть.
Орловский поднялся, налил из графина воды в стакан, поставил его перед Мурой.
— Выпейте, ежели угодно.
— Ах, перемогусь, — промолвила она. — Что вам еще интересно?