Начавшейся зимой в Петрограде продолжала работать группа сотрудников немецкого консульства, приехавшая сюда после заключения Брестского мира, когда в апреле 1918 года в Москве открылось германское посольство с графом фон Мирбахом. Против петроградской германской миссии не хуже Дзержинского хотела использовать Орловского английская разведка под командой Бойса, но уже с известной британцам его Оргой, где работали 80 агентов, просочившихся во многие советские учреждения и службы. Орловский, тесно сотрудничавший с французской разведкой, не сблизился с англичанами и связывался с ними через штабс-ротмистра де Экьюпаре. Он снабжал тех и других союзников сведениями о действиях немцев в Петрограде и на фронте, ведя с германскими разведчиками виртуозную самостоятельную игру.
В этом случае господин Орловский был уже тройным и едва ли не «четверным» агентом. Ведь он в первую очередь являлся разведчиком Белой армии, во вторую — помощником союзнических французской и английской разведок, потом — якобы красным комиссаром и агентом самого Дзержинского. И, наконец, связавшись с сотрудником немецкой разведки Бартелсом, стал и его доверенным лицом. Это в том смысле, что в любой многоходовой разве-дигре с несколькими партнерами-противниками такой виртуоз для убедительности должен предоставлять очередному шпиону-визави и свою неподдельную информацию.
Вальтер Бартелс, приехавший в Петроград весной вместе с немецким консульством, попался для вербовки Орловскому на скупке русских ценных бумаг и ювелирных изделий. Его имел в виду Орловский, докладывая Дзержинскому о «германской миссии». Встретиться с Бартелсом белому резиденту потребовалось после того, как агент Орга Могель-Ванберг всплыл из небытия и оказался отличным специалистом в лакомой для хапуги Вальтера области. Дальнейшая конттразведка против немца требовалась Орловскому и как повод для поездок к Дзержинскому, чтобы разживаться свежей всероссийской информацией из лубянских закромов.
Встречался Орловский с Бартелсом, как и с другими более или менее стоящими агентами, в «Версале», где уже не выступал блиставший здесь весной Юрий Морфесси. Он в числе других звезд эстрады еще летом переместился в белую Одессу, в которой после двухмесячного пребывания красных в начале 1918 года, все шло по-старому, и бисировали вместе с ним Плевицкая, Сабинин, Кавецкая, Пионтковская.
Тем не менее, сегодня «версальцам» повезло, в кабаре оказалась еще не удравшая актриса синематографа и певичка Кара Лота, которая стояла на сцене в веселом наряде парижской гризетки и жеманно выводила:
Орловский пока в одиночестве из полуоткрытой двери своего кабинета смотрел на поводящую бедрами, ломающуюся точеной фигуркой рыжеволосую Кару. Думал, что ведь она была весной любовницей тогда приближенного к председателю ПетроЧеКи Урицкому товарища Целлера, который и после его гибели остался на Гороховой в прежней должности начальника комиссаров и разведчиков.
К нему заглянул половой Яшка.
— С удовольствием хочу знать-с о вашем состоянии в здоровьи, — гаркнул он с поклоном не хуже чем у Кары Лоты, намекая, что не следует ли уже после выпитого пива чего-то подать.
— Скоро гость пожалует, тогда и расстараешься, — бросил Орловский и усмехнулся. — Что же еще рассказывала твоя бабушка о полуднице или полевиках?
Яшино лицо уважительно построжело, как бывает у проходимцев из простонародья при разговоре не о священном в церкви, а наоборот — о колдунах и оборотнях.
— Да что ж, Бронислав Иванович, крестьянство-то с ними не шутит-с. Раз в году надо от полевиков откупаться. Тогда понимающие эдакое мужички крадут старого, безголосого петушка-с у добрых соседей, и глухой ночью под Духов день идут подальше от проезжей дороги и своей, значит-с, деревни. Остановятся у рва ли, овражка ли и оставят петуха да пару яиц там. Иначе истребит полевик в поле хлеб-с.
В кабинет чеканно вступил в длиннополом пиджаке Бартелс, сияя улыбкой на белесой бритой физиономии с огромным угловатым черепом, едва прикрытым редкими волосами. Он поставил в угол свою массивную трость.
Орловский распорядился: