— Вот именно — геннау, — произнес Вальтер предпоследнее слово также по-немецки, — герр Ванберг загнан в угол и согласится на любую работу. Я поражен, что вы не захотели использовать такого человека.
— Ну, меня он попросту боится по старой памяти… — Орловский задумчиво помолчал, держал нарочитую паузу, понимая, что Бартелс ухватился за Ванберга-Могеля в основном из-за его спекулянтских талантов. — А вам, Вальтер, он, пожалуй, сможет помочь, имеется же у него немецкая кровь. На что-то, конечно, этот «азеф» сгодится.
Складки на шишковатом лбу Вальтера собрались и возмущенно поползли вверх.
— На что-то? Да у меня ни на что людей не хватает! А сколько работы сейчас, после того, как эти боль-шевистен, — сбился он на родное произношение, — разорвали наш договор в Брест. Мне, как у вас говорят, позарез нужны сведения о Красной армиен. Вы же, герр Орловский, не можете мне их предоставляют в полном объем, — совсем взволнованно от выпитой водки и разговоров о миллионах закончил Бартелс.
— Что правда, то правда. Военная информация — не моя стихия.
— Ну вот, геннау, — спокойнее продолжил Вальтер, отхлебнув пива. — Герр Ванберг мне бы вполне подошел, сделайте протеже.
Немец пристукнул о пол своей тростью, которую при деловом разговоре переставил из угла себе между колен. Полая, она была вместилищем шифровок и расписок за полученные агентами деньги. До тридцати этаких финансовых документиков влезало сюда помимо донесений на папиросной бумаге. Все они заканчивались номерами вместо подписи.
Инструкция-дешифратор, также хранящаяся здесь, гласила:
«В сообщении следует зашифровывать особо важные данные следующим образом: номера пехотных частей обозначаются как количество пудов сахара и патоки, а также цена на них. Боевой дух войск — положение в сахарной промышленности. Номера артиллерийских частей — мануфактура и цены на нее. Дезертирство у красных — эмиграция с Украины».
— Яволь, — сардонически передразнил его Орловский, — я направлю вам Ванберга для беседы. Чего для друга не сделаешь.
Следующей контрразведывательной акцией в текущих буднях резидента Орловского была встреча с чекистом Яковом Леонидовичем Целлером.
Они впервые столкнулись весной, когда на границе попались офицеры, переправляемые Орловским по поддельным документам, которые он оформил на чистых бланках из Комиссариата юстиции. Целлер тогда вплотную занялся подозрительным ко-миссаром-наркомюстовцем — сначала направил к нему провокатора, потом организовал слежку за квартирой Орловского на Сергиевской.
Белый резидент провел встречные действия, в их результате были уличены и отданы под суд пятеро подручных Целлера, присваивавших деньги, ценности при квартирных обысках и на таможнях у отъезжающих. Самого Якова Леонидовича, командовавшего этими комиссарами и разведчиками, сместили с должности. Однако в горячке после убийства председателя ПетроЧеКи Урицкого и начавшегося красного террора готовый и способный на все Целлер снова был восстановлен на прежнем посту.
В здании ЧеКи на Гороховой, 2, все это время кипели судорожные страсти и интриги. Застрелил Урицкого 30 августа студент Политехнического института Леонид Каннегисер, а в одной газете успели напечатать: «Один из виднейших большевиков говорил Р. А. Абрамовичу: «Настоящий убийца Урицкого Зиновьев, он подписывал все то, за что был убит Урицкий».
Действительно, ставленник Троцкого и Дзержинского Урицкий наперекор ленинцу Зиновьеву неоднократно противоречил тому в расправах и освобождал арестованных из-под стражи.
Поэтому и заменившего Урицкого его заместителя и сторонника Бокия Зиновьев сумел выгнать из председателей ПЧК уже в начале октября. Размолвка у них произошла в середине сентября на заседании президиума ПетроЧеКи. Упивающийся красным террором Зиновьев потребовал немедленно вооружить всех рабочих с предоставлением им права самосуда над «контрой» прямо на улицах без следствия, на что Бокий возразил. Увлекавшийся в юности мистикой ордена мартинистов Бокий доныне верил в мифическую духовную страну Шамбалу, надеясь, что ее мракобесие под звездой Октября надежнее пуль сокрушит несогласных с их властью.
Место несговорчивого председателя заняла фанатичная большевичка Варвара Назаровна Яковлева. При ней в октябре, ноябре и начавшемся декабре расстреливали списками от белых подпольщиков до бывших чекистов, попавшихся на злоупотреблениях: например, коммуниста с 1905 года, рабочего Путиловского завода Сергеева «за систематические растраты и пьянство». К стенке встали как студент Каннегисер, члены «Каморры народной расправы», десятеро восставших против Советов красных матросов, так и пятерка Целлера: комиссары Густавсон, Коссель, Бенами, разведчики Матин, Ковалев.