Выбрать главу

Петерс был душой «заговора послов» и отменно переиграл в этой чекистской комбинации талантливого Сиднея Рейли, даром что их биографии кое в чем схожи. Рейли, на самом деле — Семен Розенблюм, был тоже имперским инородцем, сыном одесского еврея-маклера. Уехав за границу, в 1890 году он так же женился в Лондоне на ирландке Рейли-Келлерген и взял ее девичью фамилию. В отличие же от коммунистического гладильщика-грабителя Семен-Сидней учился в лондонском университете на химика, принял католичество и получил английское гражданство.

Рейли шпионил для британцев в Баку, а накануне русско-японской войны в интересах японцев — в Порт-Артуре, разведывал в Петербурге и Японии перед первой мировой войной, и в ее ходе сумел похитить в Германии военно-морские коды. Брюс Локкарт говорил, что Рейли сочетает в себе «артистический темперамент еврея с безумной смелостью ирландца, которому сам черт не страшен», что он «сделан из той муки, которую мололи мельницы времен Наполеона». И такой человек, которым восхищались первый глава английской разведки Камминг и Черчилль, у какого всегда были под руками «одиннадцать паспортов и столько же жен», клюнул на Петерса, тогда замещавшего Дзержинского руководителем ВЧК.

Рейли вообразил, что Петерс больше латыш, привязанный к жене и дочурке в Англии, чем коммунист. Причем, латыши якобы только и озабочены независимостью их родины. Рейли решил, что главная ударная сила большевиков — латышские военные части в Москве и Петрограде — воодушевится идеей свержения коммунистов. После их восстания он сам собирался возглавить новое контрреволюционное правительство по примеру ловких Керенского и Ленина. Спровоцированный чекистскими агентами вместе со своим начальством и коллегами Антанты, Рейли обсуждал идею переворота с Петерсом, уверенный, что такой латыш не будет мешать восстанию латышских полков.

Когда лишь 26 августа, за несколько дней до разгрома их «заговора», Рейли узнал, что в среде латышских «заговорщиков» действуют чекисты, он встретился с Петерсом и был вне себя. Как можно было превратить его наполеоновский замысел в пошлую полицейскую провокацию!

Петерс, как мог, постарался остаться в глазах джентльменов хотя бы вежливым человеком, судьба его английских жены и дочки не были ему до конца безразличны. Поэтому он столь облегчал содержание под стражей Локкарту, вплоть до свиданий с Мурой. Правда, в то же время Петерс арестовал восемь женщин Рейли, каждая из которых каким-то образом оформила с ним в той или иной степени брак, и посадил их в одну камеру, где они, бывало, дрались…

Таким образом, исследовавший эти факты на длинном поездном перегоне Петроград — Москва господин Орловский, прибыв в столицу, был более или менее готов к своему знакомству с Петерсом.

Увидев в лубянском кабинете Якова Христофоровича, резидент не удивился его своеобразной внешности. У того были длинные густые каштановые волосы, как у представителя богемы, открывавшие мощный лоб едва ли не мыслителя. На самом деле Петерс был малограмотен до такой степени, что на папках, лежавших на столе, красовались выведенные его рукой надписи: «входячие», «выходячие».

Нос хозяина кабинета был широк, брови густы, лицо украшали челюсть-скала и плотно сомкнутый рот-шрам — все это соответствовало образу головореза и грабителя, но выражение лица Петерса являлось добродушным и поэтически печальным, словно он в этом кабинете утомился складывать «маузерные» оды и сонеты. Еще бы, на поясе у него висел один маузер, другой лежал на столе. Рассказывали, что Петерс любил допрашивать в стиле Дзержинского: водил заряженным маузером около головы арестанта.

Яков Христофорович гостеприимно улыбался, спрашивая:

— Вас, Бронислав Иванович, не удивило, что товарищ Дзержинский на этот раз адресовал вас ко мне?

— Думаю, что Феликсу Эдмундовичу виднее, и он как председатель Чрезвычайной комиссии, наверное, самый занятой человек на Лубянке. Ему не до того, чтобы лично заниматься с каким-то петроградцем, — с мнимой сердечностью отвечал Орловский.

Петерс недовольно передернул в гимнастерке узкими плечами, с которыми под копной шевелюры казался рахитиком.

— Поверьте, что вы не «какой-то»! Мы очень ценим ваши контрразведывательные действия против немцев в Петрограде. Так что там наш господин Бартелс?

Орловский стал рассказывать, выкладывая на стол бумаги со сводками, а Петерс внимательно слушал, вставляя замечания. Доложил гость и о своей текущей работе в Комиссариате юстиции, деле попрыгунчиков.