— Хватит, Скорбин, — отодвигая кружку, раздраженно щуря глаза, отчего его лицо становилось высокомерным, приказал Орловский, — недалеко ты и сам ушел от идеологии попрыгунчиков. Что поделаешь, раз всю жизнь в могильщиках. Немедленно берись за розыск банды Гроба и Полевки, теперь жду от тебя доклада только по их местопребыванию.
Глава пятая
Агент подпольной организации «Великая Неделимая Россия», бывший офицер крейсера «Память Азова», служивший в Военно-морском контроле Балтфлота, высокий черноволосый красавец Андрей Петрович Знаменский сошел на кронштадтскую пристань с парохода из Петрограда.
Вечерний Кронштадт лежал в полутьме, продуваемой ветром при двенадцатиградусном морозе. Поэт в душе, Знаменский подумал, что даже в трагедии большевизма город не утратил своей величественности. Ветер вздымал у причалов ледяные волны. Полы черной шинели Знаменского развевались, он пригибал голову в ушанке с советской кокардой — под звездочкой золотого цвета якорь с ободком вокруг и колосками по бокам.
Как Евгению в пушкинском «Медном всаднике» после наводнения, Андрею Петровичу казалось, что за ним «с тяжелым топотом» следует Петр Великий. Однако Государь представлялся не на коне, а таким, как его изобразил художник Серов на Невской пристани: шествует без шляпы, с развевающимися волосами, ожесточенно стуча тростью-дубинкой в такт огромным шагам, за которыми едва поспевает свита. Этот Император отстоял бы свой град от любой нечисти.
Немудрено, что разыгралось воображение и сдали нервы у капитана второго ранга. Все газеты слились в вое, призывая отомстить за смерть Урицкого, а с «Красной Колокольни» строчили и в стихах. Насчет сегодняшней ночи в Кронштадте Знаменский слышал в штабе, что по аналогии с Варфоломеевской ее хотят сделать «Еремеевской», — перестрелять всех офицеров, оставшихся на кораблях. Он шел на родной крейсер, чтобы спасти кого будет можно.
По пути к Военной Гавани сразу за сквером были склады досок и бревен. Стало совсем темно, впереди, там, где стояли корабли, бледной звездочкой светился фонарь, а здесь Знаменскому снова почудилось, что из-за объятых сугробами бревен может выскочить огромная костлявая фигура в плаще, треуголке и призвать к отмщению. Капитану в красном Кронштадте теперь всегда казалось, что именно в нем должна витать тень Царя Петра, по подобию тени отца Гамлета у Шекспира. Дальше Андрей Петрович шел, спотыкаясь о протянутые с судов на стенку гавани обледенелые тросы, корабельные канаты, гремя ногами по беспорядочно наваленным железным листам.
Наконец на темно-сером небе вырисовался стройный силуэт старого корабля «Память Азова». Его мачты были необычайно высоки, потому что раньше крейсер ходил и под парусами. Государь Император Николай Второй еще наследником престола совершил на нем кругосветное плавание. Сейчас грязный некрашеный корабль напоминал обнищавшего вельможу: он был исцарапан, когда в эскадре красного адмирала Щастного пробивался сюда через ледовые поля из Гельсингфорса. Царская «Память» тонула во мраке из-за очередных неполадок с освещением.
Чтобы пробраться на крейсер, требовалось спуститься на стоявший ближе к берегу «Сибирский Стрелок», — недавно еще блестящий представитель одного из славных дивизионов миноносцев. Теперь он бесформенно чернел с развороченным льдом носом и снятыми трубами. Миновав «Стрелка» и баржу рядом с ним, Знаменский по наскоро сколоченному из нестроганых досок трапу поднялся на борт «Памяти Азова».
С верхней палубы крейсера Андрей Петрович по-, любовался на грациозный и мощный в массе огней «Андрей Первозванный», подальше гигантски распластался 26000-тонный «Гангут». Пахло зимним морем, смолой, даже, показалось моряку, металлом. Ветер вдруг мягко коснулся его щеки, и сердце сжала сладкая грусть.
Прямо по носу виднелись огни входа Лесные Ворота в Военную Гавань — выхода на свободу из совдепии. Знаменский подошел к борту и взглянул вниз; Там покачивался на воде огромный баркас.
«Выдержит какой угодно поход под парусами, — отметил он. — Ежели сегодня придут за офицерами и мое штабное удостоверение их не выручит, отстреляемся и попробуем бежать на баркасе».
Знаменский прошел к трапу под палубу и стал спускаться в кромешную тьму. Он знал здесь все наощупь.