После октябрьского переворота каюты, выходящие в кают-компанию, запечатали, кроме трех, где жили остатки офицерского состава. Лишь в этих уголках офицерам можно было забыться от матросского произвола, хамских выходок, всей вакханалии отсутствующей дисциплины. Однако красная матросня, срывая печати, стала располагаться в каютах по соседству. Тогда командир «Памяти Азова» барон Фитингоф расселил офицеров по другим помещениям, а Знаменскому предложил пустовавшую адмиральскую каюту.
Это огромное отделение из столовой, кабинет-салона и спальни лет тридцать назад занимал расстрелянный летом Государь. Каждый предмет там говорил о нем и царственном прошлом России. Знаменский постоял около двери, открытой теперь настежь в адмиральские апартаменты, слушая, как в так же неприютно распахнутый рядом иллюминатор врывается монотонный звук воды, бьющейся о киль.
«Паршиво все сложилось, — размышлял капитан, — Кроми убит, Локкарта арестовали в Москве вместе с какой-то женщиной. Она, вроде, и замешана в провале подполья. В этой борьбе дамы почему-то играют фатальную роль! Дай Бог, мне с моей знакомой не оплошать, — подумал он о своей высокопоставленной любовнице. — А каким молодцом был капитан Кроми, командовавший в конце войны английскими лодками на Балтике…»
Андрей Петрович осторожно двигался в сторону капитанской каюты, перебирая в уме матросов крейсера, которые были особенно озлоблены против офицеров, чтобы выдать их на расстрел «Еремеевской» ночи. Прежде всех таким здесь являлся Ткаченко, прозванный за громкий голос и болтливость Горлопаном. Когда Знаменского выбрали на судне председателем дисциплинарного суда, тот заявил, что придет разгонять его суд дубиной. Но, в общем-то, даже Горлопан не пойдет на то, чтобы выдать на смерть офицеров «Памяти», все-таки решил Знаменский.
Безусловно, главную опасность мог навлечь сам командир «Памяти Азова», блистательный барон Фитингоф. Он был достойным наследником рода флотских Фитингофов, к которому принадлежал командир броненосца «Наварин», геройски погибший в русско-японскую войну при Цусиме.
Когда 14 мая 1905 года главные японские морские силы окружили наши 2-ю и 3-ю Тихоокеанские эскадры в Цусимском проливе, русские моряки решили умереть с честью. Десятки японских миноносцев начали осыпать их снарядами, и первыми, отстреливаясь, ушли под воду «Ослябя» и «Бородино». Опрокинулся и тонул «Александр III». На его киле стояли несколько последних офицеров и матросов, крича «ура» другим экипажам, идущим на смерть. Подоспевший «Буйный», броненосец «Наварин» прикрыл флагманский корабль собой.
Горел флагман «Суворов» с раненым командующим вице-адмиралом Рожественским. Корабельные пушки были разбиты. Японцы предлагали сдаться, но горстка уцелевших «суворовцев» отстреливалась из винтовок. Чтобы оттуда забрать адмирала на подоспевший «Буйный», броненосец «Наварин» прикрыл флагманский корабль собой.
Тогда и пришел черед «Наварина» барона Фитингофа, раненого в голову и грудь. Почти вся команда изорванного минами и снарядами броненосца была перебита, японцы предложили сдаться. Капитан Фи-тингоф отказался, он решил потонуть вместе с «Наварином». Барон от ран не мог двигаться и приказал снести его с мостика на палубу. Оставшиеся в живых офицеры и матросы тоже решили умереть, но не сдаться. Они выстроились перед изувеченным Фитингофом и все братски перецеловались. Его корабль, как и другие русские, скрылся в побуревшем от крови море с поднятым Андреевским флагом…
Барон Фитингоф с «Памяти Азова» отбрил самого помощника комиссара Кронштадта Атласевича. После своего воцарения большевики ликвидировали на местном причале несколько английских подводных лодок, флагманским штурманом которых был Фитингоф. Перед взрывом с них сняли ценные предметы, а медные трубы перископов подарили барону. На продажу медь являлась сокровищем, но капитан Фитингоф не стал с этим связываться и захотел отдать трубы флоту.
Для их приемки и прибыла комиссия во главе с товарищем Атласевичем, державшим себя вызывающе. Барон Фитингоф притворился, что не знает, с кем имеет дело, и поставил того на место крайне короткими и энергичными «морскими» выражениями. За это Фитингофа привлекли к суду и запретили выезжать из Кронштадта…
В командирской каюте взамен электричества горел аккумуляторный фонарь. Его световой треугольник упирался в большую фотографию «Памяти Азова», и звезда с неба тускло светила в иллюминатор. Здесь во главе с бароном сидели свои и несколько офицеров с других кораблей. Андрею Петровичу объяснили, что чекисты ходят по судам и по указаниям команд, приговоривших офицеров, уводят тех на расстрел. Знаменский рассказал то, что слышал в штабе о «Еремеевской» ночи, и на случай ареста свой план, который все одобрили.