Гольгинера и главу ПЧК Яковлеву поручик знал в лицо и был потрясен огненным поцелуем с нею агента ВНР Знаменского. Но зато теперь становилось ясно, о ком сообщил моряку Гольгинер только что в штабе, будто посыльный из борделя.
Таковыми оказались окончательные результаты контрразведывательных операций Орловского, осуществленных Могелем и Буравлевым.
Последнее донесение Алексея позволило агентур-щику считать, что Знаменский — двойной агент. Он работал на «Великую Неделимую Россию», которая сотрудничала с англичанами, и являлся сотрудником как Военно-морского контроля, так и, волей-неволей, — ПетроЧеКи. Ведь самая главная «гороховка» была его любовницей, а комиссар Гольгинер — их связным по будуарным и, возможно, другим делам. Орловскому было понятно, что не Яковлева использует красавца-моряка, а он о всех отношениях — увлекшуюся им чекистку.
Резидент не забыл и фразу, вырвавшуюся у члена ВНР Константина Мурашова в разговоре с Буравлевым, что копию секретной телеграммы «с Гороховой выдали наши люди вместе с другими текущими документами». Выходило, под «нашими людьми» Мурашов подразумевал ни много ни мало саму Яковлеву и Гольгинера. В этой связи становилось ясном, отчего арестованный чекистами, откуда-то знавший и выдавший конспиративную квартиру английского разведчика Гилеспи Гольгинер был не расстрелян, а принят на службу в ПЧК.
«Значит, — размышлял Орловский, сидя в своем кабинете на следующий день после того, как Буравлев выследил связку Гольгинер-Знаменский-Яковлева — уже при аресте Гольгинера был роман Яковлевой и Знаменского. Гольгинер как сынок торгаша, не бросившего купеческие связи с англичанами при Советах, очевидно, был на крючке у британской разведки вплоть до того, что имел явку Гилеспи. Об этом через ВНР наверняка знал Знаменский, который постарался отстоять Гольгинера как человека союзников и каким-то образом убедил Яковлеву не только того помиловать, а и взять комиссаром на Гороховую. Как же это господину капитану удалось с такой фанатичкой?»
Орловский, в отличие от Знаменского, не слыхал, что «заговор джентльменов» якобы провалился и из-за какой-то женщины, но весьма озадаченный Мурой Бенкендорф, начал мыслить именно в этом направлении: «Удалось Знаменскому, конечно же, по мужской линии. Фанатичность, особенно женского характера, подразумевает безоглядную страстность. А сухопарая брюнетка Яковлева, скорее всего, ко всему истеричка или психопатка, судя по тому, что с ее главенством на Гороховой сразу появилось в «Петроградской правде» шесть списков о расстреле свыше ста человек. Однако помогает она ВНР, вероятно, бессознательно. То есть, исполнив просьбу Знаменского взять в ЧеКу Гольгинера, Яковлева и оказала белым подпольщикам с англичанами основную услугу. Гольгинер делает для них на Гороховой все необходимое, по мере, понятно, и его возможностей. Например, подсовывает Яковлевой для подписи ордера на освобождение нужных людей или другие бумаги. Сводить Валентину Назаровну и Знаменского на свидания для Гольгинера — самое простое в изощрениях его многоликой жизни и службы. Совершенно очевидно, почему Знаменский едва ли не единственным из бывших офицеров такого ранга уцелел в Морском генштабе после того, как чекисты окрестили его Военно-морской контроль «филиальным отделением английского морского генштаба»».
Поглощенный размышлениями Орловский рассеянно собрал бумаги, нужные ему в суд, куда он должен был направиться. Надел шинель, папаху, замкнул кабинет и спустился по роскошной мраморной лестнице на выход.
На улице он отметил, что к Рождеству мороз спадает, видимо, для того, чтобы снова ударить к Крещенью. Продолжая думать о последних событиях по линии Орги, Орловский сел в мотор и приказал шоферу ехать в горсуд. И лишь на полдороге туда спохватился, что забыл взять отложенное в секретер, необходимое сейчас на судебном заседании следственное заключение по одному из дел.
Пришлось поворачивать обратно. У подъезда комиссариата Орловский, извинившись перед шофером, которого день-деньской и так дергали из конца в конец Питера, выскочил и побежал к своему кабинету.
У своей двери, торопясь, резидент мгновенно повернул ключом в замке, распахнул ее… И увидел, что в кабинете у письменного стола находится бывший сапожник, коммунист Милитов, недавно без его спроса зачисленный в Центральную комиссию. Милитов, очевидно, зашел сюда, открыв и закрыв дверь имеющимся у него дубликатом ключа. Он рылся в ящиках стола и замер, застигнутый врасплох.