— Ты тупой ублюдок, — прорычал Метилий, у его левого локтя.
Пизон в восторге развернулся. — Ты идешь?
— Один ты все испортишь.
Ухмыляясь, как сумасшедший, Пизон преодолел дюжину шагов, прежде чем суровая реальность снова обрушилась на него. — Если Туберон в своей палатке, мы отказываемся от плана.
— Ясно.
— Мы уйдем если за палаткой кто-то будет.
— Если кто-нибудь из часовых бросит на нас подозрительный взгляд, мы сдадимся.
Шансы на успех казались настолько ничтожными, что Пизон снова заколебался. — Может быть…
К его удивлению, Метилий подтолкнул его. — Мы сделаем это. Ради Тулла и Вителлия.
Пизон провел языком по пересохшему рту. Он прогуливался вдоль задней части палатки Туберона, прижимая завернутое дерьмо к телу. Слева от него была боковая стена большого шатра, составлявшего штаб лагеря. Шагах в тридцати от него Метилий стоял на коленях и делал вид, что завязывает сандалии у угла большой палатки; на самом деле он следил за часовыми. По их расчетам, у Пизона было сто ударов сердца — теперь восемьдесят пять — чтобы проникнуть внутрь незамеченным. Оказавшись там, у него будет достаточно времени, чтобы завершить свою задачу, если он будет считать свой пульс и появится, когда часовые пройдут мимо. «Достаточно времени», — угрюмо подумал Пизон. Это чертово безумие. Туберона там не было, но были все шансы быть обнаруженным слугой. Нервы Пизона ослабели — и окрепли. «Теперь отступать нельзя», — решил он.
Прежде чем его храбрость снова подвела его, Пизон огляделся. Не увидев никого, кроме Метилия, он опустился на колени, приподнял нижнюю часть палатки и заглянул внутрь. Он выбрал прихожую, возможно, рядом с обеденной зоной. На столах стояли чистые тарелки, чаши и столовые приборы. В ряд стояли богато украшенные бронзовые подсвечники с львиными лапами. В поле зрения никого не было, поэтому он положил свой сверток внутрь и покатился за ним, позволив ткани упасть за собой.
Он уже вспотел, но изнуряющая жара палатки и ужас, вызванный тем, что он теперь будет предан суду, заставили его лоб покрыться свежей испариной. «Успокойся», — сказал он себе, глубоко дыша. По его несколько сбитым расчетам, часовой должен был появиться в любое время. Двадцать ударов сердца спустя размеренная поступь и шорох кольчуги подтвердили правильность его теории. «Я внутри», — подумал Пизон. Проснувшееся любопытство заставило его подкрасться к перегородке, отделявшей эту комнату от соседней.
Также пустая, но освещенная мерцающими масляными лампами, это была столовая. Роскошные ложа были расставлены обычным образом. Столы и стулья превосходящие все, что видел Пизон, предлагали более простые способы посидеть и поесть. Низко пригнувшись, со свертком в руке, он прокрался внутрь. Было два выхода; из-за одного он слышал голоса. В панике он направился к другому выходу. Отодвинув перегородку на ширину пальца, он заглянул в следующую комнату. Надежда всколыхнулась у него в груди. Похоже, это была гостиная или уголок для отдыха; был шанс, что она вела в спальню Туберона.
У Пизона не было другого выбора, кроме как попробовать. Он на цыпочках прокрался внутрь, мимо обитых подушками кресел и раскрашенной статуи изящной полуобнаженной Дианы, к перегородке в дальней «стене». Удача продолжала сопутствовать ему — в соседней комнате тоже никого не было, но деревянные сундуки свидетельствовали о том, что он добрался до личных покоев Туберона. Его надежды подтвердились, когда он поднял крышку одного из них и обнаружил внутри прекрасные туники и нижнее белье. Со вспышкой вдохновения он намазал вонючий кусок на одежду. Это было так забавно, что он проделал то же самое с содержимым второго сундука, завернув дерьмо в складки чистой тоги.
Полный новой уверенности, он направился в другую комнату, с радостью обнаружив, что это была спальня Туберона. В ней доминировала массивная деревянная кровать, было больше мебели, чем во всем доме родителей Пизона, и вся она была красивой и дорогой. Пропасть, отделяющая его от Туберона, никогда еще не была так очевидна, и Пизона терзала горечь. Метилий был прав. Он и его товарищи прожили всю свою жизнь внизу социальной лестницы, а Туберон и ему подобные жили в роскоши наверху.
С яростной целеустремленностью Пизон размазал дерьмо по простыням Туберона, с большой осторожностью возвращая украшенное покрывало на место. Пизон приберег свою лучшую идею напоследок. Надеясь, что первым войдет Туберон, а не слуга, он разложил последние куски дерьма в ряд поперек порога. Задача выполнена, пора уходить. Где находился часовой, Пизон понятия не имел — он давно забыл свой мысленный счет до ста.