Он добрался до столовой, прежде чем вмешалась Фортуна, хихикая про себя. Слуга, переговариваясь через плечо с коллегой, вошел в палату в то же время, но от входа напротив. В ужасе Пизон упал на четвереньки и заполз под стол. Он смотрел, затаив дыхание, как слуга обошел край, так близко, что Пизон мог бы протянуть руку и коснуться его.
— Вернись сюда — ты мне нужен! — раздался голос в помещении, которое, как предположил Пизон, было кухней.
— Иду, иду, — проворчал слуга за столом. Он фыркнул. — У Туберона новая собака?
— Не видел ни одной. С чего бы?
— Пахнет так, как будто здесь кто-то насрал.
Когда слуга исчез там, откуда пришел, Пизон подавил смешок. Если в этой комнате стоит ужасный запах, то в спальне Туберона было во много раз хуже, и это все до того, как этот придурок наступит в дерьмо в дверном проеме.
Как только Пизону удалось незаметно выскользнуть из шатра Туберона, ему больше всего хотелось на поблизости. — Услышать реакцию легата, когда он наткнется на дерьмо Макулы или найдет испорченные простыни, стоит месячного жалования, — ухмыляясь, сказал Пизон Метилию. — Может быть, двух, — добавил его друг, фыркая от смеха. Однако риск был слишком велик, чтобы задерживаться. Само их присутствие в этом районе, когда они прогуливались вокруг шатра Туберона, могло подвергнуть их опасности, и поэтому они неторопливо вернулись на позицию своей центурии, посмеиваясь, представляя возмущенный ответ легата. Допрошенная своими товарищами пара сдалась и рассказала свою историю, но не раньше, чем взяла со всех клятву хранить тайну. Последовало много веселья, и над ошеломленной Макулой был суетились больше, чем когда-либо прежде.
В ту ночь Пизон спал как младенец. Разбуженный утренним сигналом труб, он не сразу вспомнил, что они натворили. У него вырвался смешок.
Метилий открыл глаза. — Что?
— Надеюсь, у Туберона были запасные простыни, — прошептал Пизон.
Они оба разразились смехом.
— Вылезайте из-под одеял, вы, черви! — Посох Фенестелы натянул над их головами полог палатки. Он просунул голову внутрь и свирепо посмотрел на них. — Что тут, мать вашу, смешного?
— Ничего, командир. — Пизон выбрался из палатки, за ним Метилий и остальные легионеры.
— Не лги мне, Пизон. Вы хихикали, как двое детей. — Фенестела ткнул его в грудь концом посоха. — В чем шутка?
В панике, без готовой лжи, Пизон замахал руками. — Э-э, мы…
— Мы говорили о визите Кальва в бордель, когда вернемся в Ветеру, командир, — сказал Метилий, повышая голос, чтобы его услышали.
Кальв покраснел, когда на него нахлынула волна комментариев о том, как он не сможет справится с работой, закончит, даже не успев раздеться, или подхватить оспу.
Губы Фенестелы дрогнули; он подозрительно посмотрел на Пизона, прежде чем отправиться будить остальную часть центурии.
— Ты хочешь, чтобы нас поймали? — прошипел Метилий.
— Конечно нет, — возразил Пизон, смущенный и рассерженный.
— Тогда держи ложь на кончике языка.
Вскоре после утренней трапезы по палаткам пронеслись новости о том, что Туберон жаждет крови. Пизон знал, что его шалость грозит суровым наказанием, но отодвинул свои опасения на задний план. Теперь реальная серьезность того, что могло случиться, дошла до него. Нервничая, они с Метилием ничего не могли сделать, кроме как опустить голову и надеяться, что непопулярность легата означает, что даже если у кого-то возникнут подозрения о том, кто несет за это ответственность, они ничего не скажут.
Вскоре прибыл официальный посыльный. Как только он ушел, Тулл приказал легионерам выстроиться перед их палатками. — Похоже, вчера вечером в палатку нашего легата пробрался какой-то подлец и разбросал по его спальни собачье дерьмо, — объявил он. — Оно было в постели Туберона, завернуто в его одежду — повсюду.
С огромным усилием Пизон сдержался. Несколько товарищей издали тихие хриплые звуки, но они быстро затихли. Смех сейчас навлек бы гнев Тулла.
— Туберон в ярости. Раскален добела! Каждому центуриону в легионе поручено выяснить, ответственен ли кто-нибудь из его людей за это отвратительное преступление. — Взгляд Тулла впивался в глаза каждого солдата, мимо которого он проходил. — Если кто-то может пролить свет на это дело, пусть выйдет вперед.
Никто не пошевелился и тем более не нарушил рядов, чтобы признать свою вину.