Уловка Тулла дорого обошлась. Полосы чистой боли исходили от его ноги. Обеспокоенный, он бросил взгляд поверх своего щита. Его левый сапог был испорчен, кожа прорвана на носке. Рана под ним была скрыта сочащейся кровью.
— Вы в порядке, господин? — Это был Пизон.
— Я в порядке, да. — «Я должен быть в порядке», — подумал Тулл. Бой вокруг них стихал, но продолжал бушевать справа от них, где были преторианцы. — Как Метилий?
— Я буду жить, господин, — прохрипел голос прежде, чем Пизон успел ответить.
Тулл в восторге повернулся. С пепельным лицом Метилий сидел прямо, обхватив левой рукой другую. Тулл был так доволен, что его собственная боль на мгновение отступила. — Я был уверен, что ты мертв!
— Если бы удар пришелся левее, то так и было бы, господин. — Метилий указал на маленькую дырочку в своей кольчуге на правом плече. — Этот зверь был силен, как Геркулес. Я уверен, он мне что-то сломал.
— Лучше так, чем быть на полпути в подземный мир! — Тулл одобрительно кивнул Метилию.
— Кальву не так повезло, господин. — Пизон с остекленевшими глазами стоял над забрызганным кровью трупом товарища. Копье огромного воина оставило на горле Кальва массивную рану. Мухи облепили свертывающуюся кровь и его пустые, вытаращенные глаза. Его потрескавшиеся губы зияли, словно он пытался сделать последний вдох.
— Он и не понял, что его убило, бедняга, — сказал Тулл. Выкинув Кальва из головы, он снова проверил наличие признаков врага — поблизости не было ни одного живого — и позвал Фенестелу. Появился опцион, выглядевший таким же грязным и окровавленным, как и Тулл, но невредимый. Пара обменялась кратким взглядом, полным облегчения. — Я хочу, чтобы ты подсчитал потери. Сделай это быстро. Пошли приказ другим центурионам сделать то же самое, — сказал Тулл.
Потери в его центурии были большими, но не такими серьезными, как могли бы быть. Десять солдат погибли или были при смерти. Пятеро из одиннадцати раненых не смогут снова сражаться до следующей весны, но как только остальные полдюжины перевязали свои раны, они смогли присоединиться к своим товарищам, стоявшим перед Туллом.
— Сорок шесть человек в строю, командир, — сказал Фенестела, отдавая честь. Заметив осунувшееся лицо Тулла, его взгляд опустился. — Ты ранен.
— Царапина.
— Сними сапог. Дайте-ка взгляну.
— Нет времени. — Он думал, что на развязывание шнуровки уйдет целая вечность, не говоря уже о том, чтобы снова завязать ее после того, как Фенестела осмотрит прощальный подарок Мело. — Я буду справлюсь.
— Ты уверен? Кровь все еще идет.
— Совсем немного. — Такая потеря крови не убьет его, но боль достигла новых высот. Тулл больше не мог опираться на левую ногу. Идти за врагом будет трудно, не говоря уже о том, чтобы сражаться с ним.
— Я должен взглянуть, — обеспокоенно сказал Фенестела.
— Оставь!
— Да, командир. — Фенестела нахмурился.
Вскоре после того, как Тулл получил отчет о потерях когорты — пятьдесят три убитых, четыре десятка раненых — с позиции Германика прибыл гонец. Противник на левом фланге был разбит, и Двадцать Первый легион и вспомогательные когорты зачищали его. Каждый второй легион должен был повернуть направо и встать, шириной в две когорты, по направлению к деревьям, окаймлявшим поле битвы, куда отступили Арминий и его лучшие воины. Это ни в коем случае не было полным отступлением — по словам гонца, когорты преторианцев все еще были вовлечены в ожесточенные бои.
— Есть история, что можно рассказать за ужином, братья. Мы отбросили врага раньше, чем красавчики-преторианцы, — сказал Тулл своим людям, когда сигналы труб повторили приказ гонца. — Славный Пятый!
Плечи его солдат расправились. — ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ! ПЯТЫЙ!
Люди других центурий услышали слова Тулла и подхватили крик. Он распространялся на другие когорты по мере их продвижения, усиливаясь до тех пор, пока звуки боя за пределами их позиции почти не заглушались.
Справа от первой шеренги Тулл каким-то образом умудрялся идти с нормальной скоростью, хромая и ругаясь. Он не обращал внимания на боль, пронзившую его ногу, на брызги крови, оставленные в каждом отпечатке его левого сапога, и молча считал. Он достиг сотни шагов. После этого он должен был поставить эту цель с другой сотней. Дважды это тоже не было невозможным, но к полутысяче Тулл вел безнадежную борьбу.
Никогда еще он не испытывал большего облегчения, услышав сигнал об остановке. Пот струился по его лицу, он оперся обеими руками о свой щит. Вокруг его левого сапога вскоре образовалась лужа крови. «Будь оно проклято», — подумал он.