Урманов очень, ясно видел стволы автоматов, направленные прямо на него. Если они откроют огонь — спасения нет. Галим прекрасно понимал это. Понимал, но шел. Он рассчитывал оттянуть финнов на открытое место и поставить под огонь отделения Шумилина. Только тогда можно было их перебить, а группу Шумилина спасти от верной гибели.
Финны решили, что одинокий русский идет сдаваться на милость победителей.
— Айда, айда, рус! — закричали они.
Наконец увидел и Шумилин: под углом к нему шли с одной стороны с десяток финнов, а с другой — Галим. Шумилин сразу понял маневр Урманова. В это время расстояние между Галимом и финнами было не больше семидесяти метров, а от финнов до Шумилина метров сто.
Галим шел вперед. Под ним колыхалась трясина, покрытая мягким мхом, хлюпала вода. Он переводил воспаленные от возбуждения глаза то на финнов, то на Шумилина. Еще десять метров, еще столько же…
Разведчики занервничали.
— Начнем, товарищ командир? — прошептал Дудин, — Больше не могу, начну стрелять.
— Спокойно, спокойно, — сдерживал его Шумилин.
Разговор велся шепотом, но финны все же что-то учуяли. Когда они повернулись в сторону Шумилина, точно какая-то тайная сила сказала Галиму; «Хватит, Урманов, хватит. Дальше не ходи. Ложись».
Галим во весь голос крикнул:
— Огонь!
И, уже лежа, дал длинную очередь.
6
Среди бумаг финского офицера, взятого в плен разведчиками Урманова на «Шайтанке», обнаружили важный документ.
Немецко-фашистские войска прорвались к Свири еще в сентябре 1941 года, заняв большой участок от устья Свири до города Лодейное Поле. Восточнее Лодейного Поля им удалось даже форсировать Свирь, захватить Свирьстрой и районные центры Ленинградской области — Подпорожье и Вознесенье. Здесь их движение было остановлено Красной Армией. Но бои на берегах Свири шли в течение двух с половиной лет. Финны пытались продолжать наступление, чтобы соединиться с германской армией, осаждавшей Ленинград, полностью отрезать город Ленина от центральных областей страны, задушить его блокадой и голодом. Финские планы один за другим терпели крах. В начале 1944 года, после разгрома немецкой группировки под Ленинградом и Новгородом, полностью была освобождена Ленинградская область. Оставались только отдельные звенья разбитого кольца блокады: финские войска на Карельском перешейке и на Онежско-Ладожском межозерье. Они все еще продолжали угрожать Ленинграду.
В июне 1944 года войска Ленинградского фронта прорвали три долговременных укрепленных полосы финнов на Карельском перешейке. Теперь оставалось последнее звено, угрожавшее городу Ленина, — онежско-ладожская группировка финнов на Свири.
Более двух лет совершенствовали финны свои позиции на берегах этой многоводной реки. Они рыли траншеи, опутывали их проволокой, строили доты, дзоты, железобетонные казематы, зарывали в землю стальные колпаки, устанавливали минные поля, копали противотанковые рвы, ставили гранитные, железобетонные и переносили из дерева и камня надолбы.
Свои оборонительные позиции финны считали неприступными. Несмотря на это, они использовали каждый день для укрепления своих рубежей — озерных дефиле, болот, скал. Каждый метр почвы был тщательно пристрелян, за каждым бугорком и кустиком, за каждым камнем таилась смерть.
Майор Сидоров, владевший финским языком, прочитал захваченный документ и испытующе посмотрел на пленного. Финн старался сидеть как можно спокойнее, надменно хмуря белесые брови, но левая рука его с длинными ногтями сильно дрожала.
— Ну, что вы добавите к этому?
— Там все написано.
— Зачем вам понадобилось бежать в горящий дом? Ради этого документа?
Финн привстал было, кадык у него запрыгал, как будто он подавился чем-то.
Сидоров спокойно заметил:
— Садитесь, не нервничайте.
Финн не выдержал его прямого взгляда и, съежившись, сел на место. Рука с длинными ногтями теперь дрожала еще заметнее.
— Судя по вашим документам, вы недавно ездили в Хельсинки.
— Да, — подтвердил офицер.
— Что же думает финский народ о войне?
— Для офицера неважно, что думает народ. Народ всегда против войны.
— Почему?
— Народ не понимает наших идеалов.
— А каковы, собственно, эти ваши идеалы?
Финский офицер молчал.
— Вы знаете о катастрофе немецких и финских армий под Ленинградом? — спросил Сидоров.
Финн задумался и вдруг высказал то, что у него было на душе.