— Перед тем как лечь спать, вымыться и побриться! — распорядился Урманов. — А го на чертей стали похожи.
Вскоре берега речки, бежавшей на окраине деревни, огласились восклицаниями купающихся бойцов.
— Эх и спасибо нашему лейтенанту! — сказал Дудин, намыливая себе голову. — Завтра или послезавтра будем в моей деревне. А с такой физиономией а родимая мать не узнала бы.
— Ух, хорошо! — наслаждался Джаббаров, барахтаясь в воде, — Эй, кто здесь водных дел мастер? Каким это я стилем плаваю — кроликовым или баттыфинлайским?
— Собачьим! — захохотал Гречуха, вынырнув прямо под его носом.
— Уйди ты, сухопутная тамбовская душа! — оттолкнул его Джаббаров. — Что ты понимаешь в международном спортивном стиле? Держись где помельче, не то утонешь, а сержанту за тебя отвечать придется.
Касаткин, студент-филолог, не мог оставаться равнодушным, когда Джаббаров коверкал слова. Он учил его правильному произношению. Джаббаров слушал внимательно, когда шел разговор о русских словах. Но его куда труднее было переубедить, когда дело касалось слов иностранных, И сейчас Касаткин попытался объяснить ему, что ни кроликового, ни баттыфинлайского стиля вообше не существует.
— Так это же по-иностранному, а по-нашему иначе! — нс дал договорить Джаббаров. — Баттыфинлай — по-английски бабочка, что ли?
— Баттерфляй, — еще раз поправил Касаткин, — бабочка.
— А финлай — по-английски летать, что ли?
Касаткин еще не понимал, к чему клонит Джаббаров.
— Ну, допустим, с оговоркой, — сказал он.
— А батты что такое? Не знаешь? По-нашему батты — утонул! Так вот, по-ихнему получается — бабочка улетела, а по-нашему — бабочка утонула!
Касаткин махнул рукой и поплыл дальше. Джаббаров смеялся, и его смех звенел над рекой.
Немногословный санитар Березин, весь в мыльной пене, не выдержал бахвальства ефрейтора:
— Не спорь, Джаббаров, лучше показал бы, как ты хорошо пел, когда Свирь форсировали!
— Э, что было, то быльем поросло, доктор, — скороговоркой ответил Джаббаров, брызгаясь водой. — За чем худое поминать, когда сейчас хорошо?
На другом конце деревни показался скачущий во весь дух всадник. Успевший отскоблить бритвой только одну щеку, Дудин пригляделся к нему.
— Товарищи, уж не наш ли это парторг?
— Он самый!
Что-то случилось.
Купавшиеся бойцы вылезли из воды, быстро оделись и побежали к дому, где размещалось подразделение. Шумилин резко остановил коня и, не слезая с седла, помахал бумагой:
— Товарищи, приказ! Верховный Главнокомандующий объявляет нам благодарность!
На улице раздалось мощное «ура».
— Где лейтенант? Надо организовать митинг, товарищи. — Шумилин спешился и привязал к сосне покрытого пеной коня.
Через несколько минут разведчики с автоматами на шее стояли в строю. Урманов скомандовал:
— Взвод! Приказ Верховного Главнокомандующего. Слушать, смирно! — и поднес руку к виску.
Суровые лица разведчиков просветлели. Подняв Головы, выпрямившись, они притихли. Стоя рядом с лейтенантом, Шумилин взволнованно читал:
«Приказ Верховного Главнокомандующего генералу армии Мерецкову
Войска Карельского фронта при поддержке с фланга судов Ладожской военной флотилии, перейдя в наступление севернее и восточнее Лодейного Поля, форсировали реку Свирь на всем фронте от Онежского озера до Ладожского озера, прорвали сильно укрепленную оборону противника и, продвинувшись вперед в течение трех дней наступательных боев от 20 до 30 километров, заняли более 200 населенных пунктов, среди которых Подпорожье, Свирьстрой, Вознесенье, Михайловская, Мегрозеро, Печная Сельга, Бережная, Микентьево.
В боях при форсировании реки Свирь и прорыве обороны противника отличились войска…»
Шумилин передохнул и начал читать фамилии генералов. Услышав среди них фамилию своего генерала, разведчики подняли головы еще выше.
— «В ознаменование одержанной победы, — продолжал Шумилин, — наиболее отличившиеся в боях соединения и части представить к присвоению наименования «Свирских»…»
Громкое «ура» не дало Шумилину дочитать фразу. Он смотрел на охваченных великой радостью бойцов и тоже кричал «ура».
Пришел наконец день, когда и им объявили благодарность за отличные боевые действия. Столица родины Москва салютовала доблестным войскам Карельского фронта двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий!