Но вот, положив руки под голову, Верещагин затянул другую песню. Она сразу увела бойца туда, где плескалось солнечное море, росли высокие, стройные кипарисы, Песня была о чудесной Сулико, а перед глазами Андрея стоял Георгий Ломидзе, его смеющееся, ставшее родным лицо.
— Хорошая это песня, братцы, — сказал Верещагин, — и девушка Сулико хороша, хотя я ни разу не видел ее. И тысячу раз счастлив тот, кто любит такую девушку. Урманов, прочти, пожалуйста, еще раз письмо.
Несколько дней назад они получили весточку от Ломидзе. Он лежал в Мурманске. Хотя письмо было написано не его рукой, но именно теми словами, какими говорил Ломидзе. Он еще и еще раз благодарил товарищей за то, что они спасли ему жизнь. Об этом он рассказал и своей любимой Сулико, сообщал он. А в конце добавлял:
«Ждите, обязательно вернусь. Ваш Георгий Ломидзе».
Урманов кончил читать и бережно положил письмо в нагрудный карман. Верещагин, глядя на закопченный потолок землянки, долго молчал — он тяжело переживал отсутствие Ломидзе. Потом приподнялся и, опершись на локоть, посмотрел на товарищей.
— Может, братцы, — сказал он, — написать Сулико письмо о том, как воевал Георгий?
— Правильно, — откликнулся Шумилин, хотя Ломидзе он знал очень мало. — У меня есть бумага и карандаш, Урманов, садись поближе к свету. У тебя почерк, кажется, лучше всех.
— Как начнем? — поинтересовался Урманов, приготовившись писать.
— Пиши: «Многоуважаемая Сулико…» — сказал кто-то из разведчиков.
— Нет, так не годится, — перебил его Верещагин, — надо поласковее.
— Верно, — поддержал его Шумилин. — Тут надо учитывать, что дело связано с любовью. А любовь такая штука — чуть лишнего взял, можно все испортить.
— Может быть, прямо обратиться по имени-отчеству? — предложил разведчик.
Но отчества Сулико никто не знал.
— Не начать ли нам письмо по-восточному? Урманов, ты, наверно, знаешь. Мне один друг-узбек рассказывал: у них особое начало письма есть. Красивое, — сказал один из разведчиков.
— По-моему, давайте начнем просто, — предложил Верещагин. — «Дорогая Сулико! Мы, близкие товарищи и друзья Георгия, шлем вам наш боевой привет…» А дальше напишем, как он храбро сражался, как пел песни о ней, как был ранен, и сообщим, что рана его заживает, что снова ждем его в свою семью.
В это время открылась дверь, и в землянку, весь залепленный снегом, ввалился старший лейтенант Сидоров. Бойцы вскочили на ноги. Андрей Верещагин вышел вперед и отрапортовал:
— Товарищ старший лейтенант, разведчики заняты написанием письма невесте нашего раненого товарища.
Сидоров поздоровался и сказал:
— Хорошим делом занимаетесь, но письмо, если не дописали, придется отставить.
Он погрел над раскаленной докрасна печкой посиневшие руки, потом резко повернулся:
— Верещагин, Шумилин, Урманов, через десять минут ко мне! Надеть свитеры, телогрейки, маскхалаты. Взять автоматы с запасными дисками, по четыре гранаты, кинжалы, веревочную лестницу и лыжи, одну пару запасную.
— Есть! — ответил Верещагин за всех.
— Остальным также быть в боевой готовности и ждать приказа!
Как только Сидоров вышел, Верещагин и Урманов бросились к вещевым мешкам. Они вытащили и надели свои полосатые тельняшки.
— Долой фланельки. Так душе теплее, — сказал Верещагин.
Простившись с товарищами, они стояли перед Сидо ровым в полном боевом снаряжении, в белых комбинезонах, В гаком же комбинезоне был и старший лейтенант Он казался в нем более стройным и молодым. Привязывая к поясу последнюю гранату, он объяснял боевую задачу:
— Командование приказало нам, используя пургу и темноту, захватить «языка». Идем к Оленьей скале. Предупреждаю, задание будет очень трудное. Я полагаюсь на вашу храбрость и на пургу. Но пурга в любую минуту может прекратиться. Вы готовы?
— Готовы, товарищ старший лейтенант.
— Пошли. Остальное объясню на месте.
Пурга все еще бушевала, хотя напор ветра несколько ослабел. Разведчики встали на лыжи без креплений — их заменяли особые крючки, — чтобы можно было моментально снимать и надевать лыжи.
Через минуту разведчики скрылись в снежной пучине.
Ветер был попутным. Да и путь под гору. Разведчики летели словно на крыльях. Замыкающим шел Верещагин. За ним на длинной веревочке волочились запасные лыжи. Решено было идти к Оленьей скале не в обход, а лощиной, по самому короткому пути. Гитлеровские укрепления были на сопках, лощины между ними простреливались лишь пулеметным огнем. Но самый острый глаз не мог бы разглядеть разведчиков сквозь темень и пургу.