На переднем крае были уже предупреждены. Сидорова встретил командир стрелковой роты.
— Ну, как? — Сидоров кивнул головой в сторону гитлеровцев.
— Зарылись, даже носа не показывают.
Сидоров условился с командиром роты и артиллеристами об огневой поддержке при возвращении. Разведчики закурили напоследок и вступили в полосу, которая на солдатском языке зовется «ничейной».
Метель все бушевала. Чтобы не потерять направление и не напороться на минное поле немцев, Сидоров то и дело поглядывал на компас. Они удачно миновали линию немецкой обороны и смелее пошли вперед. Теперь Оленья скала была уже недалеко.
Урманов шел третьим, за Шумилиным. Он был сейчас спокойнее, чем тогда, когда ходили на наблюдение. Может быть, оттого, что с ними действовал Сидоров? Или Галим поверил в свои силы? Как-никак это был его первый поиск. Он только еще держал экзамен на разведчика. Как сложится обстановка? На вершине Оленьей скалы они были не раз. А вот что таится внизу, в этой неизведанной пропасти? А что, если враг давно почуял их и ждет только, чтобы они спустились?
Лыжи оставили у края обрыва. Внизу в непроницаемой темноте бушевало снежное море. Сидоров посмотрел на часы. Десять минут назад сменили часового. Самая подходящая пора.
— Вот здесь спустимся, — прошептал Сидоров. — Шумилин, ты остаешься. Гляди на все сто восемьдесят градусов. Вниз спускаемся втроем. «Языка» брать из второй, музыкальной землянки. Урманов без шума уничтожает часового и сам становится на его место. Мы с Верещагиным входим в землянку и берем «языка». Обратный ход так: впереди я, за мной пленный и Верещагин; замыкающий Урманов. Ясно?
— Ясно, товарищ старший лейтенант!
Укрепили лестницу.
— Урманов, вперед! — скомандовал Сидоров.
Сердце Галима забилось сильнее. Он передвинул автомат за спину и начал спускаться. Через несколько мгновений посмотрел вверх — товарищей скрыла мгла, посмотрел вниз — там все скрадывала плотная пелена крутящихся снежинок. И он почувствовал себя где-то между небом и землей. Кроме завывания ветра, ничего не было слышно.
Когда наконец его ноги коснулись земли, он, молниеносно прижавшись спиной к скале, быстро огляделся по сторонам. Все было спокойно.
Он подал знак. Верещагин и Сидоров тоже спустились. Некоторое время они все трое напряженно вглядывались в метельную тьму. Наконец Сидоров махнул рукой. Урманов вытащил кинжал и, чуть пригибаясь, пошел вперед. У первой землянки он остановился. Отсюда он уже различал часового, стоящего у второй землянки. Укутанный не то одеялом, не то теплой шалью, часовой стоял спиной к нему и, обняв винтовку с широким штыком, топтался на одном месте. Вероятно, он считал сорокаметровую скалу надежной защитой и смотрел только в ту сторону, откуда могло прийти начальство.
Урманов, сжав рукоятку кинжала, подкрался к нему на расстояние трех шагов. Часовой все так же переминался с ноги на ногу. Тогда Галим сделал последние три шага и, одной рукой зажав гитлеровцу рот, другой всадил ему кинжал в шею. Гитлеровец беззвучно осел, выпавшая из его рук винтовка скользнула в рыхлый снег.
Подбежали Сидоров и Верещагин. Верещагин помог Урманову оттащить труп в сторону и забросать его снегом. Винтовку, сняв затвор, бросили туда же. Затем Сидоров с Верещагиным, освещая себе путь электрическим фонариком, вошли в землянку. Бесшумно прошли они коридор, переднюю. Следующая дверь была заперта изнутри. Сидоров дернул, но дверь не поддавалась. Поднатужившись, нажал плечом на нее Верещагин — крючок с треском сорвался. В углу на походной кровати спал, судя но кителю, висевшему на гвоздике, полковник. Он был, видимо, пьян, даже от шума не проснулся. Сидоров подошел к нему вплотную, вытащил из-под подушки пистолет. Потом резко толкнул спящего.
— Вставай, приехали! — загремел Верещагин.
Полковник поднял голову и, увидев людей в белых маскхалатах и направленные на него автоматы, мгновенно закрыл голову одеялом и принялся шарить рукой под подушкой. Тогда Сидоров сдернул одеяло и сказал по-немецки:
— Одевайтесь, полковник. Да побыстрее! — И бросил ему брюки и китель, предварительно ощупав карманы и взяв оттуда все бумаги.
— Кто вы… белые привидения?.. — шептал гитлеровец, натягивая дрожащими руками брюки.